В небольшой комнате, что освещалась лишь несколькими огарками свечей, стояла терпкая смесь запахов красок, растворителя и масла льна. Ту половину, что не утопала в кромешном мраке, ведь Художник в своих мастерских другого освещения, кроме такого, не признавал, полностью занимали картины. Они висели на стенах, стояли на полу, а некоторые из них и вовсе были написаны на старых досках хоть и довольно уютной, но не особо просторной подсобки ресторана, превращенной Салемом в очередное место, где он творил и создавал искусство.
Заведение работало практически круглосуточно, однако не удивительно, что посетителей не было – стихия на улице бушевала такая, что любое здравомыслящее существо, будь то человек или фэйри, сейчас бы не высовывалось из собственного дома, грело руки над слабеньким пламенем камина и радовалось, что у него есть где укрыться от грома, молний и столь сильного ливня, что промокание до нитки грозило буквально за пару мгновений. Однажды, заключая очередной контракт в мире людей, Иортас услышал, что подобным образом небеса оплакивают погибших. Что ж, если так, то похоже, в данный момент небо судорожно билось в истерике, исходя ручьями слез и пузырями из носа.
Но ни погода, ни поздний час не особо беспокоили творца, когда тот был в погоне за прекрасным, за мимолетным и ярким, будто вспышка грозы на ночном небе, образом. Лишь на мгновение, в его сознании показалась химера, не спеша выныривающая из воды во время шторма. Ее мощные мышцы перекатывались под блестящей от морской пены кожей, а глаза горели зеленым, будто бы потусторонним огнем, пробирающим своей отчужденностью и нездешностью до самых глубин души.
Кисть медленно скользила по холсту, пытаясь изобразить все то великолепие, что сотворило больное сознание фэйри под впечатлением плохой погоды. В брызгах вездесущей краски был и сам Салем, и его одежда, и пространство вокруг него, а руки наверняка еще продолжительное время сохранят тот запах, что витал тут уже много недель.
Несмотря на все это, Салем не был полностью удовлетворен собственным трудом. Да, несомненно, он получал сейчас волны наслаждения, что исходили от любимой работы, но почему-то, не пропадало ощущение, будто что-то неумолимо и бесповоротно уходило от его внимания, нечто такое, без чего картина будет неполной, незавершенной, неполноценной. Хотелось закрыться в своей лаборатории подальше отсюда и кромсать, резать и снова кромсать до тех пор, пока эта деталь наконец не покажется полностью, не предстанет пред Художником и не отдастся ему, будто продажная девица…
Из основного помещения ресторана, а точнее - зала со столами, раздался неожиданно потусторонний и неприятный звук. Такой, наверное, бывает, если раздавить огромного жука – мерзкий хруст с нотками чваканья. Подобное абсолютно выбивало из колеи, в которую фэйри входил довольно продолжительное время, а потому раздраженно положив кисть на палитру, которая в свою очередь находилась на подставке-треноге и раздраженно запахнув халат на практически голое тело, мужчина вышел непосредственно в «Семейное дело Правдивого Гриффина», да помилуют боги того самого Гриффина, кем бы он ни был до того, как любезно передать свой совсем немножко захудалый бизнес в руки Салема.
Источник звука показался сразу же, да и трудно это было не заметить, ту с вашего позволения – «композицию», что предстала перед взором Художника... Она не была лишена, стоило признаться, некого намека на элегантность и четко выраженный, эксцентричный вкус. В другой может быть раз, Иортас написал бы ее на одном из своих полотен, прямо вот так, в полный рост, но…
…Но только если бы это не было огромное существо, сплошь в каком-то рванье, высоких сапогах и столь широкополой шляпе, что еще немного этой самой длины, и незнакомец точно бы напоминал гриб. Однако, самым печальным была вовсе не одежда пришельца, а то, что он спокойно и будто бы ничего не бывало, растирал огромной рукой остатки головы и мозгов парня, что занимал в ресторане должность бармена – тараканоподобного мистера Сквикза, в общем-то неплохого товарища, оставшегося тут работать еще со времен прошлого владельца. При этом отчетливо слышался бубнеж незваного гостя, казалось, вовсю увлеченного своими нехитрыми действиями:
- … Этот старик был взаправду хорошим. Он рыбачил, мог часами смотреть на луну и сколько себя помнил, охранял озеро от чужаков. Пока однажды, к нему с озера не вышла дева невиданной красоты. Она протянула к дряхлому, но молодому сердцем, стражу озера свои узкие и холодные ладони и произнесла… - наконец, неизвестный поднял на хозяина заведения свой взгляд поверх ворота, скрывающего его лицо практически полностью.
- Чудесная история, - Салем не спеша выудил откуда-то из недр халата нож, больше напоминающий медицинский скальпель и несколько раз ловко прокрутив его между пальцев, добавил, - вас кто нанял, уважаемый? На ребят с Гильдии Стражей, вы увы, никак не смахиваете.
Фэйри метнулся вперед, как ему казалось, чертовски быстро и достаточно неожиданно для того, чтобы застать врага врасплох да нанести несколько тяжелых, несовместимых с жизнью, ранений. В том, что призывать химер пока не нужно, Иортас был твердо убежден, посчитав, что в случае чего, всегда сможет сделать это позже.
В чем-то он определенно был прав – к неприятелю удалось подобраться очень близко, оставалось только протянуть руку и вонзить холодное лезвие тому в бок. Но как раз последнее усилие и оказалось невозможным, а вместе с горькой мыслью о большой ошибке, в голове Художника вспыхнули резкая, адская боль и какофония неприятнейших звуков, от тонкого писка, до воя ветра, что почему-то ассоциировался исключительно с могильным холодом.
Прежде чем потерять сознание и услышать последние слова здоровяка, творец неожиданно ясно понял, что недостает на его недописанной картине. Человека в зубах морской химеры. А точнее, старика-рыбака. Или же фэйри с зелеными волосами? Или может, та тварь и была раньше рыбаком?
- Уверен, вы вместе много чего сможете придумать. Занятная выйдет сказка, - довольно буркнуло ЭТО в шляпе, и мир для Салема окончательно погас.