Будем откровенны: я знавал лучшие времена.
Норвежский лес не был добр к тем, кто ранее избегал длительных прогулок на природе, предпочитая им добровольное заключение в четырёх стенах. Ядру комфортно в своей оболочке, и оно редко стремится наружу - в холод, в голод, в смерть.
Не в этот раз, однако.
Куртка и штаны уже насквозь промокли от росы, а лямки рюкзака уже начали врезаться в перебинтованные плечи, когда я вышел на поляну с порталом. В этот раз он принял вид мутноватой линзы, спрятавшейся аккурат под лапищами старой ели на самом краю прогалины. Что ж, мне нужно быть благодарным за то, что сегодня его в принципе видно.
Я осторожно подошёл ближе, наблюдая за переливами преломленного света, любопытно игравшие на поверхности портала и травы под ним и вокруг него. Я жил в этом мире уже пятьдесят лет, дышал не процеженным воздухом, видел настоящее солнце, и все равно не смог привыкнуть до конца. Иногда я чувствовал себя тяжелее, чем обычно: земля давила на меня самой настоящей, не искусственной гравитацией, и на мне не было магнетических ботинок, настройки которых я мог бы регулировать, чтобы уменьшить неприятные ощущения.
Зато здесь были леса, растущие из настоящей земли, а не из воды, обогащённой питательными элементами. Здесь был ветер, несущий петрикор и аромат цветов, который был слабее и одновременно цветастее любого псевдопарфюма, который выпускала пресмыкающаяся пред ЗемПравом «Цикада».
В этом мире буйствовала жизнь. И я, рождённый вне ее, рождённый не женщиной, а бутылью, рождённый в мертвом, пусть и прекрасном космосе, - я никогда не мог полностью привыкнуть к ее богатству и разнообразию.
Я вдохнул воздух, перенасыщенный ароматом влажной, холодной хвои, зажмурился и протянул руку в мутную пустоту. В низу живота что-то болезненно оборвалось, и когда я снова открыл глаза, я обнаружил себя в месте, знакомом до зубовного скрежета - не моего, естественно.
Предместье выглядело таким же пустынным и неприветливым, каким я его помнил. Стена Запретного квартала возвышалась высоко над головой, преграждая путь и одновременно указывая дорогу. Ведь любой местный житель, втихаря вооружённый до зубов или скалящий последние в приторном оскале, знает: если пройти две улицы вдоль мечты альпинистов и затем свернуть налево - попадёшь прямиком на Туманную улицу. Или конфуз молочника, как мы, обладатели ключей от больших замков на маленьких домах, любили называть этот прилизанный парами жидкого азота кошмар перфекционистов.
Но для тех, кто умел жить в Предместье, а не выживать, навигация в белой, клубящейся Лете труда не составляла.
Я потрогал постепенно растущий кристальный нарост на щеке, не отдавая себе в этом отчета, и окликнул слишком, слишком белую фигуру, за спиной которой я оказался. Белизна резала мне глаза даже на фоне тумана, космос его подери.
- Равен.
Хрипло, слишком хрипло. Прошла всего пара недель, а я совсем уже разучился разговаривать с людьми.
- Мы можем поговорить в Лаборатории, - сразу обозначил я свои намерения, протягивая руку к внешнему карману рюкзака и доставая небольшой камень, обточенный в виде ромба. - Лучше задержите дыхание.
Я протянул ему руку, крепко обхватывая его пальцы своими, прежде чем без колебаний нырнуть в мутную, влажную вату, утягивая фейри за собой. Я прекрасно знаю куда иду: ключ грел мне ладонь, безошибочно подсказывая, куда податься, сколько шагов сделать и зачем пригнуться. Точно, балка от раскисшего и полуразвалившегося дома погибшего фейри, я постоянно забываю...
Надо поторопиться. Глаза жгло и под веками уже начинало гореть: этот гребанный туман состоял не только из холодной воды, как-никак. H2О не лишает никого участков памяти, как это странное явление - ещё одна особенность Сказки, к которой я не могу привыкнуть. Все, абсолютно все, было, есть и будет странным.
Лаборатория, отомкнутая каменным ромбом, который я со второй попытки впихнул в абсолютно незаметную скважину (трещина и трещина), и моей рукой, поприветствовала нас теплом и сухостью. Я втянул в помещение Белого Ворона и включил свет, возвращаясь к двери. Пускай пока осмотрится.
- Если хотите пройти дальше - переобуйтесь в тапочки, они вон там, в углу, - бросил я, возясь с серией внутренних замков. Запираться изнутри не менее важно, чем снаружи, а стерильность в лаборатории - залог успешного исхода опытов. Или же, если теория вероятности и химия будут предрасположены, - новых открытий.
Спросите головоспроизведение Яна Флеминга.
В лаборатории мало что поменялось: значит, Амариллис не была тут с момента моего побега. Прихожая была отделена стерильной, прозрачной шторой от основного помещения. В углу действительно был стенд с мягкими, нескользящими тапочками, пусть и слегка пыльными уже. Все равно лучше уличной грязи.
А за шторой - два длинных металлических стола с тигелями, перегонными аппаратами, большой самодельный микроскоп, прикрученный к полу и столу, шкаф с защитной одеждой и перчатками, стеллажи и шкафы с разнообразными пробирками, контейнерами, пустыми чашками Петри, инструментами, образцами уже известных лекарств и строго определённое количество заготовленных непортящихся ингредиентов. Я не жалел денег и сил, обустраивая здесь все. Я даже проинвестировал разработку некоторых предметов, вроде того же микроскопа.
На втором этаже был жилой блок, соединённый с библиотекой и кабинетом. А внизу - подвал для тестирований и подопытных.
В этой лаборатории до некоторого времени проходила вся моя жизнь.
- Чем конкретно я могу Вам помочь, Равен? - спокойно обернулся я к визави, переобуваясь и проходя в лабораторию, по возможности незаметно размяв пальцы той руки, которой вёл фейри сквозь туман.
Ну и способность. Мало тумана естественного, нужно ещё и свой создавать. Но при встрече с агрессором эта способность будет крайне полезной, поэтому я ее оставлю себе.
Скопированная способность
Равнхильд создает вокpуг себя густой туман, котоpый ускоpяет его пеpемещение, а также скpывает его от взглядов пpотивников. В зависимости от успеха бpоска кубика, туман также способен защитить Равнхильд от атак, наносящих физический уpон. Туман рассеивается спустя 3 игровых круга.
Отредактировано Брендон (2019-10-17 11:50:39)