- Снова кровь?! - зло плевался слюной муж, швыряя на пол простыни.
Это утро могло быть самым обычным, в череде бесконечных дней, ненавистных в своей обреченности и скуке. Но алые пятна на белье вызвали вспышку гнева, которой не бывало доселе.
- Два проклятых года, а ты все еще не понесла! - возмущенно сотрясая кулаком, рычал Харрисон. - Только узнаю, что ты потравила моего ребенка!…
Глаза его казались сейчас Пэтти глазками борова, который чувствует приближение мясника и потому орет дурниной и звереет от страха. Иногда ей казалось, что муж боится ее… прозванную Подменышем, за глаза называемую ведьмой. Но чем громче он кричал, чем сильнее бил, тем меньше было таких ненужных мыслей в голове хрупкой молодой женщины. Что женщиной лишь звалась, а чувствовала себя все той же маленькой девочкой, напуганной ненавидящим взглядом отца. Но почему-то сейчас она почти явственно увидела страх…
- Снова кровь, будь она проклята! Будь ты проклята! - мужчина со злости пнул стул, а Пэтти впервые в своей жизни ответила этот гневный выкрик.
Она привыкла молчать, пережидая вспышки гнева - чем меньше она говорила, тем меньше он обращал на нее внимание, чем меньше смотрела в глаза, тем меньше и он на нее хмурился, чем меньше отвечала в минуты гнева… тем меньше бил. Но в этот день что-то пошло не так… и как путник, ведомый непонятным чувством иногда выбирает проторенному тракту неровную тропу в лесу, она не стала молчать. Она не захотела молчать. И вместо покорности, вскинула голову, а карие глаза, выхваченные лучами утреннего солнца словно полыхнули искрой.
- Скажи спасибо, что не твоя, ублюдок! - выкрикнула она в ответ.
На мгновение в хозяйской спальне повисла тишина - ошеломленный таким ответом мужчина смотрел на аловласую девушку так, точно увидел ее впервые. Пэйшенс уже успела пожалеть на мгновение о собственной наглости и смелости, успела испугаться и тут же оправдаться тем, что итак достаточно терпела унижения от мужа… но страх барабанной дробью бил по вискам. Вскрик прервал тишину, потому что Харрисон ударил -  смачно, с ненавистью, налетая на хрупкую девушку словно порыв ветра и  сбивая с ног. От первого удара она лишь пошатнулась, от второго упала на пол.
- Чертова шалава!
Уже успевшая влезть в сапоги нога ударила в живот девушки, не успевшей накинуть на себя ничего. Тонкая ночная рубаха не спасала от ударов, которые обрушились на и без того ноющее женское тело. Слезы брызнули из зажмурившихся глаз, обжигая щеки… она пыталась не кричать, но боль эхом раздавалась по телу, а слезы и крики лишь раззадорили мужа. Схватив Пэйшенс за плечо, он словно тряпичную куклу поднял ее на дрожащие ноги - стоять она не могла, инстинктивно попыталась ухватить за его руку, но мужчина откинул ее на кровать. Иллюзорная надежда, что на этом ее сегодняшние истязания кончатся, растаяла словно первый робкий снег под безжалостным сапогом.
- Ты у меня узнаешь по чем фунт лиха, мерзкая ведьма! Чтоб руки и ноги отсохли у твоей матери за то что породила такое чудовище! - плевался, захлебываясь яростью, муж, разрывая на девушке рубашку. - Я из тебя всю дурь выбью! Изгоню!.. - схватив нагую жену за обе руки, он почти волоком потащил едва куда-то вниз. - Джон! Куда задевался придурок! - закричал он, спускаясь на первый этаж и распугивая служанку с кухаркой, которые уже накрывали на стол. - Веди моего коня! Живо!
В хрупком женском теле были еще силы сопротивляться - последние, отчаянные, словно предчувствующие, что ее ждет нечто ужасное… что задумал муж она не понимала, не догадывалась. И в прислуге не надеялась найти поддержку или защиту - перепуганные женщины спешили скрыться с глаз разгневанного хозяина и укрыться в кухне. Пэтти билась словно птица с перебитыми крыльями, которую уже схватил за горло старый кот - отчаянно, захлебываясь слезами. Она вскрикнула от боли, когда муж схватил ее за спутанные волосы, и в ужасе задергалась, когда он потащил ее прочь и дома - на улицу…
Декабрь в этом году был милостив - не слишком морозлив. В меру хмур, на улице в этот день было почти солнечно - тучи не висели свинцовым полотном над домами. Снежинки падали мягко и неспешно, припорашивая грязные улицы, расквашенные повозками и верховыми, смешанные сапогами торопящихся по своим делам взрослых и носящимися без дела детьми. Но вся жизнь в городе вдруг стала не важна, когда с порога одного из лучших домов выволокли нагую девушку… да не какую-то прислугу, а хозяйку дома. То, что считалась она ею ишь формально, прежде играло роль лишь в стенах особняка, а для всех остальных приличия соблюдались и в обществе поддерживалась иллюзия добропорядочной семьи. И в одночасье эта иллюзия рухнула. Словно треснула от вскрика девушки, которую охватило холодом и забило дрожью с новой силой.
- Джон, где ты шляешься?! - рявкнул Харрисон, перехватывая жену за плечи одной рукой и второй отвешивая оплеуху, - Я тебя проучу, проклятая шалава!

Отредактировано Керах (2019-10-04 19:30:59)

Не будь Пэйшенс так напугана, не будь на улице так холодно, но до отвращения многолюдно, она бы и заметила, что конь, которого подвел конюший - совсем не похож на мужнину кобылу. В той было в два раза меньше росту, ноги худее, грива короче и не такая вьющаяся… впрочем, все это было уже не так уж и важно. Ни дрожащей девочке, ни ее взбесившемуся мужу, который подволок ее к коню, бросая у черных копыт в самую грязь.
Пэтти вскрикнула от боли, ударяясь о расквашенную землю, ощущая как липкая жижа с комками снега облепливает бедра и руки… но сейчас она бы согласилась остаться так и лежать, чтобы не чувствовать боли от ударов мужа во всем теле. Вот только Харрисон рассуждал иначе.
- Поднимай! - носок сапога ударил в живот, девушка закашлялась, а в толпе кто-то жалостливо вскрикнул.
От испуга, не от жалости к «аловласой ведьме», от того что не хотел чтоы его дети видели такое и потому спешил убраться подальше… но были и те, кто остался смотреть. Кто в голос или шепотом подбадривал: «так и надо этой мерзавке!»,»отец не совладал так хоть мужу ума хватило!», «давно пора было!»…
- Вези ее через весь город! - рявкнул Харрисон, а перепуганный конюх неловко потянулся к девушке, пытаясь поставить ее на ноги, да так чтобы не коснуться ненароком нагой груди или еще чего.
Уши и щеки у паренька уже горели, хорошо хоть мороз на улице мог служить тому каким-то оправданием. Все это если и казалось Джону неправильным, то спорить с бесноватым хозяином он не смел… а потому лишь закинул девушку на спину коня.
Лошадей Пэтти никогда особенно не любила… ну или они ее - девушке невдомек было, что умные животные чуют в ней кровь родного отца, кровь не принадлежащую этому миру, чужую и пугающую, а потому сторонятся и пугаются, злятся и нервничают. Эта нелюбовь была взаимной - из страха и осознания собственного бессилия и хрупкости. Пэйшенс не искала дружбы с этими зверями, не пыталась добиться понимания с тех пор как перепуганная кобыла чуть не укусила девушку, когда так подошла к жеребенку… но сейчас все это было безразлично.
- Пусть знает свое место, шалава позорная! Будь ты проклята и все твое семейство! - брызгал слюной муж, а рука его хлестко опустилась на вороной круп, - Пшла!..
Джон дернул коня за бечевку, привязанную к недоуздку и потянул за собой, выполняя указание хозяина неохотно, обреченно. Взгляд его опустился в землю, не решаясь обратиться к лицу девушки, что сидела на вороном коне. Пэтти же было все равно, кто смотрит на нее, кто и что говорит. Когда первый ком грязи со снегом ударился о хрупкое тело, сотрясая его и чуть не сбивая со спины, она каким-то инстинктивным чувством схватилась за гриву, чтобы не упасть… пальцы были слабыми, дрожащими, заледенели и ничего не чувствовали, но она схватилась за жесткий конский волос так крепко будто от этого зависела ее жизнь.

Отредактировано Керах (2019-10-16 09:52:53)