Лойко брел долгими коридорами штаба, закрыв глаза. Он думал о том, чтобы подать заявление на повышение – отслужить здесь пятнадцать лет с хвостом, зная каждый поворот, каждую картину на стене, каждый штрих и мазок полотна, именуемого «Стража города Валдена», что, наверное, уже было не зазорно просить о большем. В годы службы на плоской, дурацкой земле, он тоже не решался подойти за какой-то наградой: Лойко считал, что тот, кто заслужил ее, и так получит то, что ему надо, без дополнительных усилий. Не надо ничего просить, сами придут и сами дадут – вот это все.
В последнее время воспоминания о старой жизни все больше съедали ему мозг и хорошее настроение. Он ходил, погруженный в них, как утопленник в воду, пропускал слова, сказанные ему, и не видел лиц, не замечал реакций. Сколько всего он не успел там, в том теле… Лойко вспоминал молодых девиц – не страшных и не красивых, ярмарки в городе, бродячих музыкантов и веселье до утра, которое не касалось его даже длинными рукавами. Он следил за ними, веснушчатыми, длинноволосыми, в бедных платьях, украшенных цветами; за тем, как взметались юбки, оголяя ноги (грех, грех, грех), за тем, как кавалеры, выше его, сильнее его, подхватывали своих крестьянских дам под руки; за тем, как они прыгали через костры, разведенные не для смерти, а для жизни. Как он в глубине души хотел к ним, а не читать чертовы псалмы! Плясать, откинув голову, взяв обеими руками девчонок, от которых пахло вишней и молодой соломой, обливаться вином, которое уже не попадало бы в нужное горло, драться на кулаках с другими красавцами за право повалять на сене самую прелестную из девиц, а потом, выиграв добычу, махнуть рукой и уйти дальше, в пляс, в пляс, не чувствуя рук и ног… Не отвечать падре «аминь», когда тот проходил мимо его кельи, не зная, что он предавался тяжким грехам – унынию и зависти, сжигающему гневу. Хотелось бросить книгу в огонь вместе с рясой и крестом, и туда же – долгие пергаменты с перечислением всех «плохих дел» ведьм и колдунов… И там, все в той же глубине души, которая, как известно, по умолчанию христианка, оправдывать каждого из них, заколотых и сожженных.
Оказаться бы там снова, - думал он. Хоть на миг урвать все то, что монастырь несправедливо забрал у него. Урвать кусочек молодости, когда смех еще звонок и не наполнен горечью. Хотелось плыть в лодочке, держа теплую свечу на груди и голову на чужих коленях, слушать музыку и дурацкие истории, а не… Лойко оборвал себя. Углубляясь в мечты, он слишком сильно забывал о реальности. Может, именно поэтому он здесь и оказался – вот именно из-за такого поведения.
Чертов грешник.
- Эй ты, - обратился он к девушке, сидящей у стены. Что она тут забыла? Он подошел ближе, разглядел в ней Тао Линг и хмыкнул. К новичкам Лойко относился сурово, даже если они этого не заслуживали: проверка на прочность вкупе с проверкой на спокойствие – лучшее лекарство от заносчивых мудаков, которые имели наглость иногда ему указывать. Он-то, конечно, в долгу не оставался, но…
Поэтому новички считали его малость выжившим из ума невротиком. В принципе, недалеко ушли. Лойко знал об этом их отношении и усиливал свою неприязнь во стократ; чтоб знали, значится.
Сколько Тао уже проходила у них стажировку? Он не помнил. Сколько она могла бы тут сидеть? Долго, наверное.
- Слишком свободно тут у вас, погляжу, - процедил Лойко, уперев руки в бока. – Линг, ты хоть чему-то учишься здесь? Что-то умеешь? Петь не умеешь, это я уже понял. Пойдем.
Не то чтобы у него были на нее планы… но одна идея точно пришла в голову.

Лойко выслушивал девушку со стоическим лицом. Многим казалось, что у него всегда плохое настроение, причем казалось вполне оправданно и со многими аргументами, но эти люди, должно быть, не видели его в действительно плохом настроении. Сейчас оно было апатично-нейтральное, но чем больше Тао произносила слов, мелодичных и сладких, как патока, льющаяся в уши, тем больше Лойко чувствовал иголок, вставленных в его мозг. И поэтому ему хотелось сделать ей если не так же, то хотя бы примерно так.
И поэтому он грубил.
- Болтать ты умеешь, это правда, - проворчал он, - столько слов, а смыслу – ноль. Тебя взяли врасплох, в плен, тебя раскрыли, тебя… В общем, плен – не курорт. Что ты будешь делать? Споешь? Станцуешь? Погадаешь? – и если голос Линг был похож на мед, то тон Лойко – на звуки умирающей гитары, которую до смерти закусала ядовитая змея. – Я не то чтобы жду конкретного плана, мне просто интересно.
Он был строгим с учениками и стажерами, потому что знал: уебки, не за красивые глаза занимающие свое место в «Границах», например, не гнушались использовать силу на детях и девушках. Для них цель добычи информации или ресурса оправдывала любые средства. Лойко вспомнил, как пытал какую-то малосольную, похожую на селедку девицу щекоткой. Перо – это детский лепет; он щекотал ее пальцами, то легко-легко проводя по коже, где она чувствительна, то монотонно, настойчиво чуть ли не вчесывался. Это только на практике кажется: подумаешь, щекотка, велика мука! Через пять или десять минут родину продашь, лишь бы перестали.
Лойко пытал ее час. Руки уже у самого отваливались, но она сдала ему все, что требовалось, и тем самым выпросила свое убийство.
Он не хотел, чтобы с Тао случилось так же. От нее, в отличие от девушек из его несбыточной мечты, не пахло ни вишней, ни травами – лишь едва уловимые запахи благовоний и чего-то еще, сладко-терпкого; Лойко не знал названия этому запаху. Представлять Тао на месте той селедки было больно почти физически.
- Значит, так. Берешь своего пацана – я тебя видел, слышишь? – и идешь за мной. Тренировочный полигон здесь недалеко. Покажешь мне свои… веерные танцы.
Он хотел было добавить, что если вееров у нее при себе нет, то это очень плохо и не забыла ли она голову, в таком случае, но голову-то он видел, поэтому решил промолчать, махнуть рукой, дескать, следуй, и пошел по знакомому направлению. Закрыв глаза.

Какое-то зерно истины в том, что она говорила, конечно, было. Лойко в упор не хотел его видеть, но чувствовал; это было похоже на попытку не верить в то, что тебе в бок упирается, причем самым острием. Благо, что слова – всего лишь слова, и лезвия они имели лишь для души или предательства, поэтому Лойко осознанно выбрал путь заблуждения и шел по нему, не оглядываясь.
- Лисица без лисят… - проворчал он шепотом. – Хорошо сказано, да…
Ему, как учителю, требовалось все предусмотреть. Научить Тао выходить из любой, даже самой непредвиденной, ситуации, сделать так, чтобы она не боялась, находясь в засаде или в том же плену – в общем, дать ей столько опыта, сколько потребуется в самой худшей заварушке и еще немного сверху. Хотела оно того или нет, его, если честно, не волновало; захочет уйти после его интенсивного курса – и слава Богу, «Стражам» не нужны нерешительные.
- А если тебе не дадут уйти в бестелесность? – спросил он, продолжая шагать, не оборачиваясь. – Если на тебя успеют что-нибудь надеть, что блокирует магию – тогда что?
Лойко припоминал разработки чего-то такого, но в жизни лично не сталкивался. Кроме того, он уже не первый месяц думал о том, чтобы совершить рейд на черный рынок и хорошенько его перетрясти, но, из-за недостатка полномочий, о которых он и собирался попросить в виде повышения, он не мог сделать это без всех согласований. Любые же согласования вели за собой бланки, справки, бюрократию… Лойко, при мысли об этом, поморщился, как от резкой зубной боли. Нет уж.
Он открыл дверь на полигон и зашел первый. Тоже, к слову, совершенно боевая привычка: встретить лицом к лицу опасность первым, чем незащищенный союзник, а не эти ваши глупые правила приличия, где дамы – вперед, и все такое. Пустая комната с высоким потолком, пара дверей, за которыми хранилось оружие – и тренировочное, и боевое, и всякое. Клады «Стражей» были заполнены самыми разными ножами, клинками, примитивными механизмами с возможностью дальнего поражения, даже порох, если ему память не изменяла.
- Иди, возьми, что понравится больше, - сказал Лойко, зашел в одну из оружейных и взял себе простенький клинок – не длинный, но и не короткий, не широкий, но и не тонкий. Тяжесть, легшая в ладонь, была не столько приятной, сколько вселяла уверенность. Он пригляделся: обе стороны клинка были затуплены; что ж, значит, можно использовать. Нападать на Тао с настоящим оружием он бы все-таки не стал.
- Предупреждаю, выйдешь на меня безоружной – я тебя побью, - серьезно добавил он. Бестелесность… Он, как ему показалось, придумал, что с этим можно было сделать, а потому заранее завел руку назад, готовясь использовать уже свою магию – магию призыва.

Лойко все чаще стал задумываться о том, чтобы носить перчатки, потому что после применения заклинаний, выученных буквально на днях, на ходу, ладони еще долго пекло. Они становились чрезвычайно чувствительными, и даже легкий ветерок, который мог повеять как бы случайно, приносил то боль, то щекотку. Он коротко взглянул на клинок: а ведь его еще держать надо, махать, сражаться, вот это все… После колдовства, которое он задумал, чтобы помочь себе в поиске бестелесной девчонки, ладони наверняка опять начнут гореть.
«Да и плевать», - озлобленно подумал Лойко, разве что на пол чуть не сплюнул. Пусть горят!
Он еще не показывал своим то, кем он стал. Холд, перешедший в берна – это хорошо или плохо? Пока что он сам внутри себя успел понять, что это темная специализация, дающая знания кройки и шитья между живым и мертвым. Когда он возился с животными, выловленными на днях, убитыми и растерзанными им же, он с удивлением заметил, что не испытывал ни отвращения, ни тошноты, какие должны были бы сопровождать процесс. Потом понял – так, наверное, изменилось его мышление вслед за магией. Хуже всего то, что он еще помнил лицо умирающего холда, труп которого он оставил там, в Перекрестке, прежде чем уйти. Медленно закатывающиеся глаза с красными прожилками и подернутый рот. Лойко разбил ему голову.
Значит, Тао Линг будет первая, кто увидит его нового, преобразившегося.
Заведенная назад рука чуть засветилась. Можно ли назвать светом то, что, по сути, не светило и не давало никакого тепла? И все-таки вокруг ладони появилось что-то вроде темной ауры, кусающей Лойко за кожу. Вокруг второй руки было то же самое, но он стоически сжимал меч, поэтому, наверное, это осталось незаметным. Он произнес слова – на непонятном ему языке – и за спиной появились две собаки, пород которых он тоже не знал. У них была шерсть цвета мокрого асфальта, большие не моргающие глаза, вытянутая пасть и маленькие клычки, не помещающиеся в пасть. Наверное, они бы выглядели пугающими, если бы не нос – большой, круглый, немножко блестящий от влаги. «Мокрый – значит, здоров», - вспомнилось почему-то Лойко.
Впрочем, эти собаки, призванные из мест, в которые он не знал пути, не собирались нападать на Тао. Они вообще были безразличны к происходящему. Их цель – это искать по следу, и пока что это не требовалось. Он вызвал их заранее, чтобы не упустить момент, когда они понадобятся, а он на что-то отвлечется, не вспомнит нужную фразу… или будет ранен.
В планы Лойко не входило избить Линг. Входило – научить уворачиваться и бить в ответ, предугадывать удары и быстро находить слабые точки. Она была выше него, и для него это было плюсом – он привык сражаться против высоких целей. Даже пара сантиметров в бою имели значение. И ему нужно было проверить, насколько у нее живая реакция. Единственная проблема заключалась в том, что, если ты не чувствуешь серьезного намерения убить у противника, то начинаешь неосознанно филонить. «Ну не убьет же он меня?» - думаешь, а потом потихоньку перестаешь стараться. Он надеялся, что Тао будет воспринимать его максимально серьезно.
- Даешь мне напасть? Хорошо, - сказал он чуть напряженно, сжимая рукоять клинка крепче. Пальцы уже жгло; он старался абстрагироваться и сосредоточиться на противнике. Лойко сделал несколько шагов вперед – и нырнул вниз, следя не столько за глазами Линг, как тому учили практически все школы единоборств и фехтования, а на кончик нагинаты. Его задача – держаться к ней как можно ближе, чтобы размахивать длинным оружием было неудобно, и он сделал первый удар, встречая сталью сталь.

Тао танцевала. Обещала не танцевать – но все равно танцевала. Лойко мелко и криво ухмыльнулся лишь одной частью рта, как будто его в самом начале драки прихватило инсультом, и все, что было слева, перестало реагировать. Но нет – он просто пытался не рассыпаться между болевыми ощущениями, сражением, которое только-только стало походить на что-то серьезное, и… любованием? Ну да, наверное. Она же, эта девочка, была под покровительством богини Фроа; он вдруг понял, как мало знал о Линг, кроме ее возраста, намерений при поступлении в «Стражи» и родного дома – то есть того, что она называла родным домом. В этом они были похожи: храм, вернее, монастырь, тоже стал для него местом обитания. Только там, в родных стенах, он чувствовал себя комфортно и безопасно, будто божественная длань лично закрывала его от всех бед и напастей (кроме той, что сидела внутри Лойко и требовала от него убиться).
И он бы, наверное, был рад подыграть ей – тоже двигаться аккуратно, отточено, как если бы учился этому долгое время, но не мог. Он научился сражаться уже после того, как попал в Сказку; в детстве-то, конечно, он пытался защитить с трудом отнятый кусок хлеба и чуть ли не до крови бился за кусок мяса, но это нельзя назвать настоящим умением. «Границы» научили его биться не на жизнь, а на смерть, вручили ему в ладони меч и сказали – ну, либо ты, либо тебя. И он, то обращаясь в животное, то обращаясь в недобитого рыцаря, по-прежнему жалеющего, что родился позже всех крестовых походов, бился.
Пока что Тао парировала все его удары и отводила в стороны. Лойко счел это не хорошим и не плохим признаком; он не ощущал того, что ей сложно с ним драться. Хороший убийца должен хотеть убивать, это нормально, и хороший убийца пытался бы направить удары оппонента против него же, но Линг не была убийцей вообще и не собиралась ей становиться – значит, все так, как и должно было быть. Тогда он решил увеличить сложность боя после очередного сведенного выпада вбок: стал размахивать клинком перед собой, при сближении совершая вольты, то есть уходя в сторону. Он подловил момент и с силой обрушил меч на древко, прижимая острие нагинаты к полу; одновременно с этим он замахнулся рукой и дал пощечину, не жалея сил. Красный след в виде ладони остался на девичьем лице.
- Сейчас идеальный момент для того, чтобы задеть меня, - сказал Лойко, пытаясь делать вид, будто не запыхался танцевать вслед за длинным – длиннее, чем у него – оружием. – Используй обе руки. И… играй не по правилам. Понимаешь, о чем я?
Ни один мужчина – если он не в доспехах, конечно – никогда дополнительно не защищал самую, гм, чувствительную часть своего организма. Лойко тоже не защищал. И хотя ему не хотелось неожиданно получить туда, куда давали девушки, если к ним приставали некрасивые мужчины, но это ведь был бой, поединок, правильно? Значит, поделом.
Он отскочил, насколько мог и умел, и опустил клинок.
- Голова и пах – самые уязвимые зоны. Глаза, уши, виски – это то, что должно быть твоей целью, если хочешь выбраться живой. Используй это сейчас.

Лойко почувствовал себя очень глупо, очень… по-мужски. Это чувство было больнее и горче, наверное, чем осознание близящегося проигрыша, с которым ты мало что можешь сделать. Умей его ищейки разговаривать – наверное, смеялись бы во весь собачий голос, называя хозяина тупым придурком. Он, конечно, оставил за собой право объяснять, зачем это все и куда нужно бить, но чем дольше они танцевали без музыки и почти что без слов, тем больше он наступал на грабли, которые, вообще-то, выставил для Тао. Он перестал воспринимать ее всерьез, потому что она не собиралась его убивать, тем более, что горящая ладонь от выданной пощечины и заклинания намекала на превосходство в бою – мол, я ее задел, что может пойти не так? И вот, после этого Линг стала как будто бы ближе и горячее, двигаясь при этом аккуратнее и тоньше, и он… засмотрелся. Залюбовался переливами ног и рук, как молодых ручьев, текущих сквозь причудливые склоны гор, и не заметил, как эти ручьи стали ближе, вода – стремительнее, превращаясь в водопад, который собирался обрушиться на его несчастную голову.
Он неловко, неумело отмахнулся ладонью от летящих карт, не поняв, что произошло, а когда последняя из них упала на пол, Тао была близко, держала острие нагинаты ровно там, где он и говорил, а ладонь – на его шее. Должно быть, ради этого выражения лица – недоумения, удивления, медленно спадающего очарования всякими там ручьями да горами-холмами, - многие из «Стражи», особенно бывшие ученики Лойко, особенно те из них, что сами были парнями, могли бы отдать половину зарплаты. Он выглядел как застигнутый врасплох мальчишка, а не дядечка, который почти разменял седьмой десяток лет, плавно двигаясь к отметке, после которой полукровки не живут.
- Ого, - только и вымолвил берн. Он ощущал на своей коже ее дыхание, что делало момент интимнее, чем он предполагал. Хотелось отвернуться, но отвернуться – признать поражение, поэтому он, чувствуя неуместный и неприличествующий ему жар на щеках, как будто тот с рук перетек на лицо, смотрел в глаза с неловкостью и едва уловимым раздражением. Подловила, поймала – да как красиво!
- Ага. Да. Сделаем вот так, - сказал он и отвесил себе звонкую пощечину. Звонкую – потому что в ушах зазвенело, и такой же след, как на щеке у Тао, появился у него самого. Только если для нее он сил не жалел, то для себя использовал ее еще больше, чтоб прочувствовал. – Так нормально?
Собаки скучали. Лойко ощущал это какой-то ниточкой, идущей от его души к ним. Собаки как бы говорили ему: «ну ты и идиот, мастер», полностью синхронизируясь с его самоощущением. Дескать, раз уж вызвал – то используй, а ты…
- Хорошо. Урок засчитан, - произнес Лойко, напряженно глядя на древко нагинаты. – С картами получилось особенно хорошо. Нео… неожиданно. Еще что-нибудь отработаем?
«Зачем ты близко, отойди, а, ну зачем, зачемзачемзачем», - вертелось у него в голове, как будто пластинку заело, и он неловко сделал пару шагов назад, возвращая своей нижней половине относительную безопасность. Честь все равно была попрана, что уж теперь…
- Я бы предложил закрыть окна и попробовать в темноте. Либо завязать глаза. Меня так когда-то в «Границах» учили фехтовать, это гораздо эффективнее, чем когда ты все видишь и, хм, все знаешь о противнике. Можем сменить оружие.
Или краткая история о том, как Лойко всеми силами пытался думать об уроке, а не о нагинате рядом со своим последним оставшимся достоинством. Черт побери, быть уделанным девушкой, которая только учится – это же стыд-позор и лишь бы никто не узнал. Поэтому, даже не представляя, какой сундук Пандоры собирается открыть, он решил взять реванш там, где точно умел…

Он до конца проследил за тем, как волосы Тао упали назад; они были короткими, но не настолько, чтоб нечему было падать. Так он думал, разглядывая то, что делала Линг, находя в этом снова что-то интимное. От этого хотелось врезать себе ещё больше: такое впечатление, говорил он себе, что женщины на седьмом десятке таки начали сводить тебя с ума. Он редко задумывался о своем возрасте; фейри жили столетиями, а некоторые - вроде анахоретов - ещё и обладали регенерацией. Это, конечно, было большой редкостью, но было же? А ему, бастарду, не больше двадцати лет осталось, если по-хорошему. Двадцать лет, думал он, это почти что взрослый человек по здешним меркам; в этом возрасте фейри уже крали души людей. Через двадцать лет Тао будет всего тридцать восемь - ему было примерно столько же, когда он попал в Сказку. Мысли об остатке жизни навевали грусть, но она была куда лучше и... целомудреннее, чем то, о чем Лойко думал до того.
Он снял с пояса пару лент, висящих скорее для красоты, чем для практического использования, и завязал ими глаза - сначала белой, потом фиолетовой, чтоб уж наверняка.
- Почему три пары? - спросил он, вслепую выбирая клинок. Просто сунул ладонь, коснулся гладкой, приятной рукояти - и вытащил короткий клинок, что-то между ножом и кинжалом, только с эфесом. С таким оружием эффективно можно было идти разве что на большой кусок мяса. Он повертел его в руке и так, и сяк... Что ж, хотя бы не вилка.
- Мои собаки - это ищейки. Они помогают мне отслеживать цель по запаху, когда я не могу найти ее сам. Я... Я стал берном. Чем-то большим, чем холд.
Признание, мать его, века. Лойко чувствовал, что ещё пару минут - и призванные питомцы исчезнут обратно. У него пока было не так много сил, чтобы удерживать их долго.
- Я думал, что это поможет, если ты захочешь стать бестелесной, - объяснил он, подходя ближе. Лойко прислушался: тихое дыхание шло слева, шагах в... в... двенадцати, наверное. Он начал думать о том, как быстрее и эффективнее сократить это расстояние, постоянно держа в уме, что Тао - не Марк, который учил его в темноте вещам, о которых нельзя говорить днём. У ночи были свои секреты.
- Меня учили этому, когда я был в «Границах», - говорил он, подходя ближе и одновременно отходя в сторону, чтобы дать себе времени принять удар и атаковать самому. Второй, свободной рукой он тихонько вынимал серьгу из левого уха. - А я там, кстати, семь лет пробыл, пока не сдался Шейли. Жутко злился тогда, что ко мне женщину послали. А теперь вот.
Он был все ближе. Обойдя Тао, ощущая чем-то нечеловеческим ее меч в воздухе, настороженно выискивающий жертву, Лойко встал на носочки и коснулся губами чужого уха.
- Следи за моим дыханием и голосом. Мне не так повезло с оружием, поэтому я буду колоть. Будь готова увернуться или принять выпад.
И, на пробу, скрестил кинжал с мечом, железо к железу, пока не звякнуло погромче и не заскрежетало трение.
Он, конечно, не Мистрэ, но постарается сделать её сильнее, даже если она перехочет.

Она боялась. Она воспринимала его всерьез.
Когда он был на ее месте, то тоже, на самом деле, боялся, хотя его учителем был друг - но дрался-то всерьез, и старые шрамы, оставленные им, не зажили даже через двадцать лет. Лойко не хотел обращаться с ней также - но ее страх, липкий и чувствительный, который он смог ощутить, был лишним в бою. Если представлять, что они были не частью одного целого, а белым и черным, двумя сторонами вечного противостояния, то она проиграла - и не сильно пыталась победить.
Лойко перетек с одной ноги на другую, справа налево, и ударил рукоятью кинжала между лопаток; останется круглый синяк. Будь в нем больше эмпатии, он бы, может, ощутил боль, которую сам нёс - но вместо того, чтобы зацикливаться на ощущениях, переместился в сторону, ожидая новый удар.
- Ты слишком быстро сдаешься, Линг, - сказал он с ноткой неприязни, как будто не было ее маленькой победы, как будто он сам только что чуть не купился на ее чары. - Три пары глаз - а духу нет и на одного. Атакуй. Используй Авеля. Используй Фроа. Пользуйся преимуществами, которых нет у других.
Снова этот тон учителя, наставника, а не приятеля и коллеги. Лойко покрутил кинжалом перед собой, проверяя дистанцию; он был уверен, что при желании эта танцовщица сможет передвигаться бесшумно. Отчасти он ее боялся тоже.
И тогда ему в голову пришла идея.
- У тебя ведь нет причин, чтобы бороться, да? - спросил он, опуская оружие. - В мире, где нет смерти по факту, найти ее действительно тяжело. Но ты ведь понимаешь разницу между мертвым и живым, Линг? Однажды я убил жрицу твоего ордена. Она показалась мне слишком распутной и лживой, еретичка... Ты бы смогла ее защитить с такими ничтожными навыками боя?
Он ее провоцировал. Пропустив пару вздохов, боясь того, как она может отреагировать, Лойко перебежал снова в сторону, кинув серьгу в, как он предполагал, место, где должны были быть ее ноги.
Его друг тоже провоцировал когда-то, чтобы он, клерик, научился. Называл слабаком, злил, отбирал еду. Ничего такого он не мог совершить с Тао ещё и потому, что она - девушка, а он в этом плане - отъявленный сексист, но ему было интересно посмотреть на нее в гневе. Разрушительно должно быть... красиво.

Было страшно от силы твоих тонких рук
Когда ты развела кошмар бытия
В стороны, как половинки кулис
Встала на моей сцене, стройна и горда
Мне нравится видеть, как ты растёшь
Как становишься мудрой, день ото дня
Как прощаешь мне то, что нужно простить
И приручаешь ту тварь, что порою есть я

Лойко испуганно, шокированно рассмеялся. Его смех плохо сочетался с тяжёлым дыханием и, по правде сказать, задрожавшими руками, но он все равно не смог удержаться, поэтому хохотал, как в последний раз, как если бы перед смертью. Дыхание Тао все ещё было горячим, но уже не томным, а яростным - он справился с задачей, он смог! Когда-то давно, в прошлой жизни, Лойко так раскалывал грешников, как орехи, и их ждала дыба. Это чувство, забытое за ворохом лет, щекотало грудь. Или то одежда Линг? Неважно.
Важно то, что в момент, когда Смерть вдруг выдохнула сигаретный дым ему в лицо, он ощутил прилив счастья. Что-то такое было, когда он, в очередной попытке суицида, попал в Сказку и ощутил себя свободным. Впору было поблагодарить Тао за то, сколько всего она напомнила ему своей злостью, но Лойко бы не был собой, если бы не испортил даже такой трогательный момент.
Ему было больно - ладони и голени оказались зажаты, но боль тоже по-своему знакомое и приятное чувство, разве что нога уже успела занеметь, поэтому шевелить ей будет... Трудно. Они с Тао находились в одной весовой категории, поэтому у него ещё оставался простор для маневра. Вместо этого он отложил кинжал и потянул руку к ее лицу, - в ту же секунду он заметил, что нож, видимо, брошенный ей, пил его кровь из плеча, надо же, а сначала так удивился приближающемуся шторму, цунами, которое поглощало города, не то что одного маленького человечишку, что даже не понял, что ранее! - и погладил по щеке, проникая кончиками пальцев под повязку.
- Ты такая красивая, когда злишься, - радостно и хрипло сказал он, все ещё не видя ничего перед собой, ведь одна из лент оставалась на глазах. Но красота - это не про внешность, не про то, что можно увидеть привычным человеческим зрением.
Прикосновение не задержалось - он повел вниз, по шее, задел открытой ладонью грудь, близкий к тому, чтобы немного сжать, тихо хмыкнув, переложил руку на рукоять меча, которого держала Тао.
- И грозная.
Он выдохнул - больно, больно, приятно, больно - и до того, как успел вздохнуть, сильно, всем телом и изо всех сил, рванулся в сторону. Лойко оказался сверху, вырвал руку из-под ноги и прижал ей запястье, держащее клинок, к полу. Второй рукой он схватился за оставленный кинжал, поднес его к горлу Тао и умело сделал тонкое, аккуратное движение - только кожу поцарапал, но кровь тяжёлыми каплями скатилась из открытого пореза. Теперь он навис над ней, почти сидя, тяжело дыша и не слыша ничего, кроме пульса в голове. Даже раздражающе хохочущий мальчишка, если ему по-прежнему было так весело, утонул в мареве.
Мир сузился.
- Рано или поздно тебе придется убить, Линг, - произнес он медленно - слова давались ему тяжело, воздуха не хватало. Он и хватал его ртом, из-за чего горло быстро пересохло. Лойко наклонился ниже, усмехнувшись.
- А ещё я соврал тебе. Убивать жриц - не совсем по моей профессии. Я, если честно, вообще... Стараюсь с ними не пересекаться... Я другой веры. А ты всему, что тебе говорят, веришь?

Что-то произошло.
Лойко ощутил холодок, который, чем дольше текло время, – тик-так, тик-так, тик-так, - тем быстрее выедал все то тепло, что он успел почувствовать минутой ранее. С Тао творилось нечто, чему он не мог с первого взгляда дать объяснение, и даже то, что он сорвал с головы повязку, разглядывая бледную девушку в полумраке, не помогло ему понять. Ее голос менялся, хоть она и произносила всего одно слово – его имя – и это было так жутко, что холодок превратился в настоящую метель, вылезающую наружу и заставляющую его кожу покрываться мурашками.
- Тао? – напряженно спросил он в ответ, взяв лицо Линг в обе руки, вертя его туда-сюда, и так, и этак, положив ее на свои колени. – Тао, ты в порядке?
Нет, конечно, она была не в порядке. Он это тоже знал – подсознательно, без фактов. И самое страшное в этом было не то, что что-то происходило именно с ней, а то, что он растерялся и не мог догадаться, чем ей помочь. Единственное оружие, которое у него было, не работало в этом мире – в Сказке не существовало его бога. Но слова в голове появились как будто сами, и он, прижав Тао покрепче к себе, стал нашептывать в ответ:
- Очи Господни обращены на праведников, и уши Его – к воплю их…
Так он и читал псалом за псалмом, быстро, сбивчиво, на латыни – из того, что помнил. Ему все еще было страшно, но этот страх пах совсем иначе. В первый раз был испуг, кратковременный ужас, основанный на удивлении; в этот – нечто глубокое, пожирающее, то, что выбивало землю из-под ног. Лойко не ощущал собственной боли – все ушло на задний план, потому что ему казалось, что Линг умирала, в этом виноват он со своими уроками, и он пытался как будто бы отозвать ее с того света – такого же несуществующего здесь, как и Христа. Псалмы становились скороговорками: он чувствовал, что скоро полигон будет пропитан магией, над которой у него никогда не было власти.
- Я близок к падению, и скорбь моя всегда предо мною. Беззаконие мое я сознаю, сокрушаюсь о грехе моем…
Идея же, пришедшая к нему почти сразу, к этому моменту возросла настолько, что стала откровенно стучаться в мысли Лойко, сбивая его с ритма. Идея называлась «так воззови же к тому Богу, что здесь есть, тупая башка!», но он не мог не попробовать то, что знал точно.
- Фр… Фроа, - позвал он тихо и напряженно, будто признавая поражение. – Сделай что-нибудь?

И вот, наконец, долгожданно захотелось курить. Лойко смотрел на то, как Тао медленно, но верно приходила в себя, как волны цунами, которые, врезавшись в скалу, что была им не по зубам, превращались в всплески воды в раковине. Ему бы стало легче, не будь он таким параноиком. Ощущение, что должно что-то произойти, какой-то взрыв или вроде того, не покидало его, и он следил за каждым изменением в лице напротив, вгрызаясь взглядом в полумрак так, что глаза болели и сохли. Но... Ничего. Буря ушла, не начавшись, и только его руки продолжали дрожать и холодеть. Раньше он не был таким трусом - может, это все старость?
- Я правду сказал, - растерянно проговорил он, а потом, как будто опомнившись, проворчал с недовольным лицом, полный негодования. - Настолько банально, что ты в отместку решила меня напугать до чёртиков? Ведьма, бл... Аргх! Бабы!
Он злился по-настоящему, но как-то не всерьез. Напряжение, скопившееся за это короткое время, должно было найти выход - и нашло в виде раздражения, маленького срыва. Лойко больно потянул Тао за нос, потом - за ухо, приговаривая, что молодежь совсем распоясалась и стала неконтролируемой, а потом встал и поднял Линг за собой, по-прежнему не выпуская ее из рук. Как будто, если он выпустит, то что-то непоправимое случится.
- Послезавтра - на этом же месте, в это же время, если у меня не будет дополнительной работы, - сказал Лойко, выдохнув. Он вынул из плеча нож, который - спасибо святой Троице! - не застрял, протянув его хозяйке.
- Хорошо кидаешься. Надо будет научить тебя стрелять из чего-нибудь, - задумчиво добавил он, кладя ладонь на рану и, наконец, отпуская Тао. Для верности он даже на пару шагов отошёл.
- Пацан, окна открой, - произнес он в сторону, не видя Авеля, но зная, что он от Тао никуда не делся. Не должен был, во всяком случае. - Линг, что ты из сегодняшнего занятия вынесла? И, кстати... Серьгу мою найди. Где-то на полу должна валяться.