Следуй за красными лентами.
Лаэрт оперся на деревянный посох и отдышался, утирая со лба пот. Столица разбаловала его: он слишком привык перемещаться от Гильдии и обратно, к дому, на середине пути заглядывая в свою лавку, чтобы поздороваться с Мирой. Он нанял ее недавно и не верил, что она долго продержится, но девушка вроде справлялась: если за позапрошлый месяц на адрес Лаэрта пришло десять жалоб, то за прошлый - всего две, одна из которых вообще мало относится к юной знахарке. Это обнадеживало; он жутко не любил тратить свои ресурсы - и время, и деньги - попусту.
Однако, факт оставался фактом: пешком он не ходил уже давно, и ноги ныли, вибрировали и требовали покоя. Лаэрт знал, что это обманчивое чувство: если он сядет уставшим, то встанет изможденным. Поэтому пришлось тихо, горестно вздохнуть и идти дальше.
Следуй за красными лентами.
Он не знал, кто капризнее: члены ордена Зунга или цветы, которые неизменно появлялись рядом с местом для молитвы Сказке. Златоглавый чабрец или солнечный тимьян, черный мак, мята, которая не теряла свой запах и имела кислый вкус, колокольчатые глицинии - если знать, где искать, можно заметить, что храм Зунга, постоянно перемещающийся вместе с молящимися, окружен уникальными цветами. Некоторые из них появлялись неподалеку от рядовых молильных домов, и Лаэрт уже мог написать большую работу о взаимосвязи Воли с растениями, не будь ему так лень. В конце концов, он ведь не обязан рассказывать другим то, что узнал сам? Из одного растения получалась обезболивающая мазь, второе было добавкой к яду, вызывающем заразные прыщи, третье участвовало в большом количестве придуманных им зелий, поэтому идти пришлось бы в любом случае.
Следуй за... пришел.
Посох он взял с собой в качестве опоры и оружия. Маленький нож, спрятанный за поясом, предназначался только растениям: то, что срезано лучше, чем то, что оторвано.
Вряд ли можно было назвать высокое, холодное здание, которое предстало перед взглядом Лаэрта, жилым. Он подошел ближе, заметил знакомый золотистый цвет, едва проглядывающий сквозь подушку травы, и усталость, собранная за долгий путь, пока он бродил по Мираэлю (его интересовали не только растения, возлюбившие Зунга), как будто бы прошла. Но прежде, чем присесть, Лаэрт решил убедиться, что здесь он точно в безопасности. Или это странный храм, приходящийся ордену лишь переходной точкой, поманил его к себе? Он старался верить предчувствию, куда бы оно его ни вело, и зашел.
Изнутри было меньше места, чем казалось снаружи. Пола как будто бы не было: все поросло мхом, и если каменная кладка и присутствовала, то за слоем зелени была не видна. Лаэрт снял обувь; поморщился и поежился - холодно.
На улице наступила полночь. В новоиспеченном храме, если это был действительно он, стоял лишь один человек помимо него. Рыжая макушка в освещении лампад, расставленных в какой-то геометрической фигуре по внутреннему убранству, горела не хуже пламени.
- Почему вы всегда выбираете разное место? - спросил Лаэрт, не надеясь на ответ. Когда-нибудь привычка разговаривать с незнакомцами должна была его убить. - Даже здесь, хотя казалось бы. Ушли от главного храма на тридцать одну версту...
Предчувствие молчало. Лаэрт опустил голову, будто надеясь, что из груди вылетит птица, которая напоет ему дальнейший путь - но ничего не происходило. Только холодок стал подниматься от ног выше, и его немного передернуло от этого ощущения.

Человек впереди был мало похож на жреца, но разговаривал в точности как жрец. Лаэрт улыбнулся губами, но душой оказался беспристрастным. Жрецы его, в каком-то смысле, забавляли. Всю жизнь бьешь лбом, агитируешь, воюешь с другими жрецами все таких же безответных богов, чтобы умереть и исчезнуть. Некоторые, конечно, возвращались и с того света, но это было редко - и только здесь. Тем не менее, вряд ли человеком впереди можно было назвать жрецом. Лаэрт подошёл ближе, мимолётно повел носом: от мужчины впереди пахло сыростью, мокрой лисой и деньгами, потраченными впустую. Некоторым было сложно понять, как можно воспринимать весь мир как смеси запахов, но именно так он его и чувствовал с тех пор, как попал в Сказку.  Что более важно, человек рядом пах опасностью - не для него конкретно, а вообще. Такой кислый запах, как если брызнуть лимонным соком на клинок. Такие люди обладали жутким желанием жить и какой-то целью, которую они сами себе не до конца объяснили, но она есть и они ей, призрачной, следуют. Он старался избегать таких людей.
Лаэрт посмотрел в его глаза - и чуть поклонился в приветствии. Мокрый лис чувствовал себя здесь как дома.
- Ищу, но не того же, что вы, господин, - произнес он. - Моя еда - мысли, мое дело - наука, мой сон - панацея. Вы же не похожи на человека, которого я стал бы искать специально - судьба свела, полагаю. А что ищете в Зунге вы? Нашли его еду, дело и сон? Если у него нет и того - вряд ли это что-то... Реальное.
Лаэрт усмехнулся, как усмехаются люди, знающие что-то больше, чем ты. Высокомерие скользило, как змея по каменной мостовой.
- И все же мы здесь.
Он отвлекся от мокрого лиса - это прозвище уже закрепилось за ним в голове Лаэрта - и пошел дальше, наклонился и стал невозмутимо собирать цветы. Прозрачно-синие чашечки лепестков опускались в его ладонь, и он умело срезал их, складывая в походную сумку. Посох он положил рядом, чтобы не мешал. Лаэрт предчувствовал, что скоро здесь будут люди, и ему не хотелось бы делать это при всех. Ещё не хотелось ждать и уходить ни с чем - сейчас был лучший момент для сбора. Но чем ниже он склонялся к цветку, чем точнее старался надрезать стебли цветов, растущих близко друг к другу, как грибы после дождя, тем больше взгляд заполняло красное. Красные ленты Ордена Зунга.
Он остановился, чтобы не порезаться.
- Сказка - удивительное место, не так ли? - негромко спросил он, откуда-то зная, что лису есть, с чем сравнивать.

Разговор был начать, и мокрая лиса была втянута в него с обязанностью следить за словами Лаэрта, чтобы хоть что-то понять, и обязанностью отвечать. Порой он думал, что специально несёт всякую мало понятную хрень - это приковывает к тебе самыми острыми гвоздями с крепкими шляпками, которые выдержат не один удар молота, но, с другой стороны, он же правда так думал. Попытки обмануть собственное мышление всегда заканчивались плохо, вот он и не пытался. Когда собранные цветы и травы были уложены, он встал, оставив посох на земле, прищурился, минуя взглядом мужчину, увидел другой цветок - и парящей походкой направился уже к нему.
- Так Зунг всё-таки чужой или вы просто не можете найти? - бросил он через плечо.
Присесть, вытянуть стебель цветка, аккуратно надрезать. Он делал это всю жизнь до, он будет делать это всю жизнь после. Посмертие Сказки - вторая реальность, и Лаэрт был уверен, что рано или поздно после смерти он все равно придет собирать цветы, в каком бы виде они ни были.
- Травник, - с наслаждением сказал он, улыбнувшись уже искренне, и эта улыбка в разы отличалась от той, предыдущей и бесчувственной. Во всяком случае, если от растягивания губ можно помолодеть, то Лаэрт точно скинул лет пять. - Потому что некоторые цветы капризны. Как и все живое, они имеют свою веру, свою специфику, и желают расти в лучшем для себя месте, в отличие от людей, которые принимают судьбу, выдуманную им кем-то. А сплю я и впрямь мало.
О том, что у Лаэрта дома жил настоящий террорист, при виде которого у него волоски на затылке вставали дыбом, он говорить не стал. Счастье любило тишину.
Собирать золотые лепестки нужно было очень осторожно. Они были покрыты защитной пыльцой, которая мазала пальцы, но не причиняла вреда, если ты уже срезал стебель. Если нет - можно лишь посочувствовать тому, кто наступит на маленькие, острые цветки; они оставляли ожоги, которые проходили лишь летом, под светом солнца - как предполагал Лаэрт, скрывались перед силой гораздо более жгучего светила, нежели сами считали себя. Чуть ниже запястья у Лаэрта уже было несколько ожогов, ждущих солнца, и периодически они напоминали о себе.
- Я ищу людей, у которых сердце бьётся справа, - сказал он, выпрямляясь. Дальше будет самое сложное: некоторые травы росли на земле, но некоторые... Выше.
Эту штуку про левые сердца он придумал ещё в детстве. Что, дескать, есть мир, где у людей по две полки для сердца в груди: слева - от рождения, справа - когда возлюбленные, в знак, собственно, невыразимо глубоких чувств, вырывали их с левой стороны и вкладывали сердца друг друга на противоположную полку, меняясь ими, как обручальными кольцами. И каждый проживал жизнь другого. И те, что менялись, но переставали любить, умирали - потому что сердце сыпалось от недостатка тепла. Поэтому в том мире, придуманном Лаэртом, на такое шли единицы. Но если уж шли - как красиво они умирали потом, остыв...
- И отца.
Лаэрт поглядел вниз, пытаясь за носом увидеть свои губы. Он, кажется, не собирался этого говорить. Тема поисков его отца не касались никого, будь то друзья или мокрые лисы. Разве что Артура, возможно... Но и он уже был больше, чем просто друг, а лисой не был никогда, поэтому этот рыжий не подходил ни под одну категорию, однако, Лаэрт все равно это сказал и теперь чувствовал за собой некую неловкость.
- Ведь он был фейри, - прошептал он, неловко усмехнувшись. - Извините. Как вас зовут?