Джейсона устраивала работа с Закари. Не смотря на заслуги перед Гильдией, Шандар давал себе отчет, что в обычной жизни он довольно бесполезен. Примерно на уровне собаки-компаньона. Вроде, взгляд умный, понимающий, какие-то простые вещи может делать самостоятельно, даже команды выполняет. А какашки после выгула все равно кому-то другому убирать приходится.
(c) Джейсон Шандар
Девчонки, чего, когда подрастают, за сахаром охотятся? Поэтому им на свидании конфеты дарят? И шоколадки? Чтобы тебя не слопали?
(c) Почуй-Ветер
Люди невероятны сами по себе, а вместе они собирались в единое целое, способное справиться почти с любой бедой..
(c) Эмиль
— Вот знавал я одну сестру милосердия , Авдотья звали, девчонка смазливая была, лет восемнадцать только только исполнилось, младше всего нашего брата почти, но ты только проверни чего, приобними или ещё чего, так она тебе потом так уколет, что хоть на стенку лезь, а присесть, неа , и стой весь день.
(c) Алексей Вольский
— Лист капудыни? — усмехнувшись и пожав плечами, тихо проговорил Вейкко. — Лично я считаю, что раз уж этот листик не способен привести к сокровищам или юной заколдованной принцессе, то это скорее лист бесперспективной капудыни. Лист беспердыни, черт возьми.
(c) Вейкко
Она никогда не делилась своим прошлым, мужчина даже за эти полгода вряд ли смог узнать хоть что-то стоящее, помимо возможности ящерицы находить неприятности на свою аппетитную задницу.
(c) Рене
— Да завалите вы хлебала, — Квадрагинтиллон говорил в приказном тоне, — на вас Герман смотрит!
(c) К. Д. Ротт
— Зануда? Гм.. Да, говорили и не раз. Мои соратники считают, что одной из моих магических способностей, является атака монотонными витиеватыми речами, пока противник не сходит с ума. Ахахахахахаха… — На сей раз, Эссен раскатисто хохочет, хлопая себя по колену ладонью.
(c) Герман Эссен
В вечернее время в Сказке всегда начинает твориться всякое необъяснимое и жуткое непотребство. То за поворотом тебя тварь какая-то поджидает, то в тенях деревьев оживает что-то странное и не очень материальное, то ещё какая странность произойдёт..
(c) Дарий
Решив, что «убийца» не достоин жизни, люди также постепенно начинали обращаться с ним хуже, чем с диким зверем. Насилие порождало ещё большее насилие, вот только преступникам очень часто отказывали даже в базовых нуждах, что уж говорить о компетентной медицинской помощи. Виктор давно решил для себя, что невзирая на их проступки, не спрашивая и не судя, он будет им её оказывать. Потому что несмотря ни на что, они всё ещё оставались разумными существами.
(c) Виктор
Она никогда не делилась своим прошлым, мужчина даже за эти полгода вряд ли смог узнать хоть что-то стоящее, помимо возможности ящерицы находить неприятности на свою аппетитную задницу.
(c) Рене
Нет, они любили лезть в жопу мира. Иначе зачем вообще жить? Вообще от мира со временем достаточно легко устать, особенно если не соваться в его жопы. Но было бы неплохо из этой жопы выбираться с деньгами, да еще и с хорошими деньгами, чтобы там например меч новый можно купить.
(c) Керах
Ему замечательно спалось в канаве, учитывая, что в тот момент он был куда ближе к свинье, нежели единорогу, а то, что храп кому-то мешал — дык зря что ли изобретали такую замечательную вещь как беруши? И вообще это был не храп, а звуки прекрасной живой природы. Скотина он, в конце концов, иль где?
(c) Молот
Ротт не был бы самим собой, если бы так просто и безэмоционально забывал о долге и деле, которое умел и мог делать. А лучше всего ему удавалось то, что многие под прикрытием милосердия и некоего высшего блага не воспринимают всерьез: калечить, рубить, сражаться, умерщвлять и иным способом губительно воздействовать на внешний мир.
(c) К. Д. Ротт
Звали этого маститого мясного голема Дарий и, если Ротту не изменяла память, массивный и практически неподъемный меч за спиной у этого человеческого выброса применялся тем весьма часто. А это значило, что пользоваться он им, как минимум, умеет. И, конечно же, Бешеному Псу хотелось проверить сей тезис на собственной шкуре, а заодно и испытать бывшего сопартийца по гильдии на предмет личностного роста, и степени прогресса боевых навыков.
(c) К. Д. Ротт
Конечно многие посчитают странным то, что двадцатилетняя девушка приглашает детей в гости. Что такого интересного можно было найти в общении с детьми? Но Агнес — это несколько иной случай.
(c) Агнес
Вместо вытекающей крови — клубничное варенье. А вместо меня — каскадер, который сейчас встанет, отряхнется и пойдет дальше по своим делам.
(c) Джун Нин
Есть в этом что-то странное, полагаться на чужое зрение. Хотя оно как бы уже твоё собственное, но все равно это иная перспектива, ведь твои глаза всегда закрыты. Все сложно. Зато никогда не заблудишься. Ведь если смотришь на мир с высоты птичьего полета, всегда знаешь, куда приведет тот или иной поворот.
(c) Стрикс
Dark Tale |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Dark Tale » Незавершённые эпизоды » [19.07 ЛЛ] Cave canem
CAVE CANEM |
19-е июля года Лютых Лун, поздний вечер; | Где-то меж Валденом и Предместьем | Аске, Жимолость |
ПРЕДИСЛОВИЕ |
долог путь на родину, опасен - а ворон ворону глаз [никогда не] выклюет.
|
[nick]Яга[/nick][status]ай да косточки белы[/status][icon]http://sh.uploads.ru/VWwCM.png[/icon]
Отредактировано Жимолость (2019-07-30 13:05:44)
Берегись собаки; кладбища аль могильника не бойся, как бы ни были они мрачны и стылы: им ничего уж не нужно, ни хлеба, ни злата.
Живых бойся, тёплых. Живых бойся - жадных, малодушных, снедаемых голодом и стужей; мокрых от дождя, от болезней серых. Оголодавшие люди - и нелюди - на многое способны: живы еще байки об искусно разделанных человеческих тушах, найденных в снегах Норвежского леса... Звери на такое не сподобятся, монстры - тоже.
Люди выбирают где помягче, посочнее. Выбрав - бьют, а и мясо подвешивают над костром коптиться по-особому. По-ученому.
Рената байкам не верит, но темнеет лес на горизонте, а конь все чаще спотыкается от усталости, и валится с губ желтая пена: сколь ни хорош Юстициар, а и долгий путь и ему дается нелегко.
Сбивается шаг, и Рената почти теряет равновесие, висит на поводьях, скользит пальцами по луке седла - еще чуть-чуть, еще немножко, и полетит вниз головой, и голова с корнями деревьев встретится, и...
Жимолость стекает с коня вниз: горячий, мокрый бок оставляет на плаще пятна конского пота.
Лес темнеет и щерится зубцами елей; и стыло, как в могильнике, и тихо, как под могильной плитой - да не верит она тишине.
Позади, за спиной - Валден. Быстро она идёт, налегке, хлопнешь по седельной сумке - звонко, пусто. За спиной - спящий дом и спящий муж. С десяток друзей, с полусотню знакомцев. Пахнущие спиртом и травами коридоры Латт Свадже, пахнущий спиртом и табаком кабинет Главы. Сонная брань Стража, сухая полуулыбка Фитцроя.
Никакой погоне не угнаться за некрупным всадником налегке. Вот только погони не будет.
Рената скрипит зубами и крепче стискивает повод коня под самым подбородком. Конь щелкает зубами, норовит впиться в плечо.
Впереди - Предместье. Кладбище, - подсказывает. Кто да на этом кладбище схоронен, чьи кости придется поднять? Неведомо.
Дойти бы сначала. Доковылять.
Не бойся черных камней и белых венков, бойся хищных - живых! - глаз в темноте меж могильниками.
Виднеются вдали огни постоялого двора. Рената расправляет плечи, разминая спину, и тянет за собой квёлого коня; запахивает плотнее плащ, затягивает плотнее седельные сумки, проверяет перевязь с ножом.
До рези в глазах вглядывается в чернеющую дорогу, пока не привыкает к темноте, доселе прыгающей промеж белых лошадиных ушей.
Пусть боятся.
- Почисть, проверь копыта, хорошо? - монета падает в ладонь мальчика-коновода. Странная ладонь, странный мальчик: смурной, лицо грязное, а в свете фонарей, кажется, чешуя блестит на щеках... Рыбой смердит едва терпимо. - Воды позже дай. Горячий сейчас.
Когда ладонь сжимается, скрывая медяк, Рената видит на костяшках иглы-наросты. Кабы не поранил коня.
В таверне людно: всяка тварь на ночь глядя сбегается к огню от нечисти подальше. Как бы ни выпячивали грудь колесом, как бы ни щерили заточенные клыки, знают: ночь - не их время.
Ничье время. Пока.
У тавернщика раскатистый голос и лихие усы; у Жимолости - скудный холщовый кошель с монетами, но и его звона достаточно, чтоб привлечь внимание хозяина.
- Эля... - цепкий, маслянистый взгляд скользит по плащу. Цепляется за мелкие женские пальцы, сжимающие кошель, - ...госпожа?
- Нет, - качает головой. Склоняется близко-близко, так, что тавернщик, верно, чует запах её дыхания с привкусом пыли и голода. - Проводника.
Хозяин недоуменно моргает - дескать, в ночь? [вижу, эля вам уж точно хватит, уважаемая]
- Проводника, - повторяет, - Чтоб сквозь лес провел. Сейчас. Ночью. Спешу.
Каждое слово роняет что камень. Тавернщик хмурится: не первый год живет, знает, что от хорошей жизни в ночь не спешат.
Шипит мясо в котлах, тает пенная шапка на кружках. Сброд в таверне живет своей жизнью, но стали разговоры чуть-чуть глуше: подслушивают.
Живые, жадные, голодные.
- Заплачу хорошо, не обижу. Найдешь такого? Чтоб сам не помер и меня не сгубил, - сухо смеется.
Тавернщик шутки не понял. Немудрено. Не наша кость, не наше племя.
[nick]Яга[/nick][status]ай да косточки белы[/status][icon]http://sh.uploads.ru/VWwCM.png[/icon]
Отредактировано Жимолость (2019-07-30 21:25:57)
Пламя в камине горит хорошо, тепло, дров хозяин не пожалел, а как поленья призывно трещат! Сидит Аске, смотрит в огонь и водит в нем рукой, сняв перчатку. Горячо, жжется больно, но ему-то что? Ладонь не одергивает, а лишь медленно отводит, чтобы через пару минут снова касание пламени на своей коже почувствовать.
Кто посмотрит на это, то тут же либо в страхе, либо в отвращении взгляд отводит. Не рады Аске здесь, в корчме, не хотят его видеть тут. Пугает он своими повадками, жути наводит, да и еще согреться перед очагом не дает, место себе занял. Но разве хватит у кого духу это ему сказать, смотря в горящие глаза? Нет конечно, поэтому только и делают, что кидают злобные взгляды ему в спину да недобрым словом его между собой тихо называют. А ему что?
А ему скучно. До лопающихся волдырей от ожога на кончиках пальцев, до постоянного хруста в своей неспокойной шее. Шел по запаху сладкому, притягательному, который только обида страшная может вызвать. Ожидания большие у Аске были на владельца этой злобы, а он возьми и упади с лестницы неудачно. И нет никакой ненависти, никакого огня, одна зола осталась от свирепого желания того. И теперь он тут, застрял в рассаднике людей, только таких жалких, что не стоило даже в их головы лезть. Можно уйти, так оно, только что ему одному в ночи делать посреди глухого леса?
Сгинуть бесследно и быть забытым всеми.
Сжатый кулак с грохотом опускается на каменную кладку, рядом с камином, и издаёт Аске рокот недовольный, раздраженный. Только для того, чтобы замереть на месте бесшумно.
Не сразу он новый аромат учуял, но стоило заметить, как сразу необычным он ему показался. Разную ненависть и злобу он вдыхал, но редко что-то такое ему попадалось. Пахнет не так чтобы сильно, как раз наоборот: пропустить мимо слишком просто, легко, будто намеренно скрывали. Но он все равно уловил и сразу интересно ему стало.
Не каждый день злоба отдает мертвой гнилью.
На озвученное предложение, которое должно было быть услышано только тавернщиком, уже поднимались два молодца, явно выпивших слишком много, чтобы мнимых ужасов ночи боятся. Другое дело боятся Аске. Завидев как он приближается неровной походкой, тут же отошли от девицы, что проводника искала, и уступили ему дорогу. Из щедрости, не иначе. Обходит Аске гостью медленным шагом и головой все трясет. Не приветствует, не окликает, только стрекот гортанный глотка хищная издает. Потом останавливается, обязательно резко и внезапно, рывком сближается почти в упор и смотрит прямо в глаза, склонив голову так, что почти соприкасается с чужим лбом своим.
"А сама... не сгу-у-убишь?" - слышит девушка в своей голове вместе с желчной усмешкой, больше на рык похожей. - "Я проведу... Из леса или к Смерти... Как получится", - снова усмешка, но уже больше кажется натянутой, не настоящей. - "Только если... не отстане-е-ешь."
- ты где была? |
У первого молодца щербинка меж зубами - точь-в-точь лошадиная - и пахнет он печеным луком и хмелем; домашний запах, тёплый. С таким в ночной лес ходить - всех тварей в округе собрать: слетятся, что на мед. Легкая добыча. Ей с таким путь - ровно до первой сосны, пока не повесят. Даром что молодец на две головы выше... Поди найди еще такую веревку, чтоб сдюжила. С её, Жимолости, руку толщиной, верно, будет...
Смотрит исподлобья, а кошель к себе поближе прижимает, стискивает пальцами. Подбирается вся.
Молодец гнёт бычью шею да озирается вдруг, толкает второго, совсем осоловевшего, в бок - дескать, пошли. Второй нетвердой походкою переваливается. Нашлись - защитники. Путники. Червям на корм... Глубоко копать придется - ей, Ренате, одной не сдюжить.
Хмельная дрянь. Бычьи потроха.
Так и будут лежать под открытым небом, пока не найдут их вороны и лисы.
Трещит огонь в большом очаге. Уходите, молодцы, пока есть чем и куда. Потом - вплетается мысль шелковой нитью, приятной телу - такой роскоши не будет.
Трещать будет громче.
И ведь трещит, воет огонь - все громче, все гортаннее; Жимолость оглядывается на звук, что кружит рядом голодной собакой - и щурится на золотой отблеск маски. Эка образина - эдакую и не хватится никто; не мелькнет лицо-маска в некрологах, и искать его не будут, и поминать не станут почти наверняка. Чудной больно; тавернщик отступил на шаг и отвел взгляд, будто наблюдать ему за этой птичьей пляской - боль одна.
Ему - тому, что в маске - головой тавернщик не качает, и незаметных знаков не делает, дескать, сгинь от греха подальше.
Чужой он. Как есть - чужой.
И прекрасно. И прекрасно.
И звучит еще один голос где-то в затылке, отдаваясь эхом в груди - не тот шелковисто-скользкий, не родной, не шелестящий, но хриплый и низкий, что горн. Рената склоняет голову набок и щурится, и вскидывает руку в защитном жесте, когда образина разрывает расстояние меж ними.
Дыхания не слышно. И голоса - нет. А ведь у такой твари должен быть рокочущий, низкий бас.
Каким-то рептильным чувством понимает - надо отвечать. Вслух.
Дыхания не слышно... Хоть зеркальце прислони к маске да смотри, запотеет ли. Живой ли вообще?.. А и какая разница, неживой смерти бояться не должен.
Лишь бы не сгубил.
- Немой? Или преступник, язык в клещах кузнечных оставил? - фыркает в ответ, руку вскидывает выше, едва не касаясь маски. - Я? Тебя сгублю?.. - смеется - искренне. - Да ты ж себя видел?
Тихо гудит таверна, прячет глаза. И враз десятки людей - сирых и сырых, грозных и сильных, разбойников и мельничьих сынов - почувствовали, что наблюдают за чем-то чужим, не про их душу, не про их судьбу.
И слава богам.
Горечь хорошо запивается хмелем.
- Веди, - кивает буднично. - Только ты, рвань, пеший наверняка. Сам угонишься? - щурясь, одергивает все-таки руку. Бог его знает, с какого проклятого металла эта маска.
Бог его знает, что за проклятая тварь.
Двор таверны встречает их ночной прохладой и тихим уханьем ночных птиц. Рената разворачивается резко - хлопают полы плаща.
- Ты кто и откуда будешь? И на кой тебе в ночь идти, дураку? Оголодал совсем? - улыбается криво, по-звериному. - Там, куда нам путь держать, некогда будет спрашивать. Соврешь - кровью отвечать будешь. Своей или не своей, уж как повезет.
Тихо фыркает лошадь у коновязи.
[nick]Яга[/nick][status]ай да косточки белы[/status][icon]http://sh.uploads.ru/VWwCM.png[/icon]
Отредактировано Жимолость (2019-08-14 14:29:27)
Огонь в глазных щелях Аске чуть тускнеет, будто прищуривается он, только по-своему, не по-человечески. А она все смотрит прямо, взгляда не отводит, только руку поднимает перед ним. Смеяться бы ему злобно, ведь не хватит этого, чтобы остановить его, случись ему наброситься на это слабое, хрупкое тело. Но ладонь ее поднимается выше, к голове его, к лицу, коего бояться, страшатся должны. Только она не боится и продолжает глядеть в дикий огонь, что у него вместо глаз.
Чудная. Странная. Славно.
Рокочет Аске довольно и делает шаг назад. Никак не отвечает на чужие слова, только кивает коротко, когда спрашивает она про то, сможет ли угнаться за лошадью ее. От такого хищника, как он, нельзя так просто убежать, одного жеребца мало будет. После резко запрокидывает голову назад, отчего шейные позвонки звучно хрустят, дергается пару раз и в таком положении спиной идет к двери, качая руками. Люд отворачивается от этого зрелища да шепотом между собой ругаются на жуткую тварь.
То место перед камином, где он сидел все проведенное здесь время, никто не спешил занимать.
Дверь таверны с протяжным скрипом закрывается. Аске, отскочив вперед на четырех лапах подобно дикому зверю, припадает к холодной земле и обожженной рукой ковыряет ее да посматривает на красные луны, что сияют на него с черного небосвода. Стрекот раздраженный издает и погружает кисть в землю, отчего ожоги неприятно зудят. Больно. Неприятно. И хорошо. В этой ночи ему понадобится много боли, чтобы не потеряться среди голодной тьмы.
На голос девушки никак не реагирует, даже головы не повернет в ее сторону, словно и не слышит ее вовсе. Приподнимается на четвереньки наконец, натягивает грязную перчатку и дергает головой в ее сторону, стуча ногтем по лицу своему.
"Кто я и... откуда-а-а?", - рычит тихо голос в чужой голове, пока он сам медленно двигается ближе. - "Из жесткой земли... из-под колючих корней, где жжет... серебро-о-о.... Я черный пепел, что там за-а-абыли... Аске."
Встает он полностью на ноги свои, еще немного смотрит на свою попутчицу выбранную и переводит горящий взгляд в чащу леса, что ждет их далеко впереди.
"Да... Голоден... Как же я го-о-олоден.", - голос обжигает лающим смехом, что эхом раздается в затылке. - "И устал... от тоски-и-и... Мог пойти... с тобой... Мог сжечь... эту... жалкую яму-у-у... Но ты можешь... накормить. Они... нет. Вот и все."
Поворачивается снова к ней и под лунным светом кажется, что на пустом лице играет звериный оскал, который тут же мгновенно исчезает в темноте.
"Так... накормишь?"
Медленным шагом идет он дальше, не став ждать ни ответа, ни пока девушка приготовит коня. Не сомневался Аске, что она обязательно догонит. И он в свою очередь потом не отстанет. Иначе жадная ночь может проглотить их так, что не отдаст потом.
Боятся бы ему этого, а он только пуще злится. Что еще ему делать?
Вы здесь » Dark Tale » Незавершённые эпизоды » [19.07 ЛЛ] Cave canem
