Берегись собаки; кладбища аль могильника не бойся, как бы ни были они мрачны и стылы: им ничего уж не нужно, ни хлеба, ни злата.
Живых бойся, тёплых. Живых бойся - жадных, малодушных, снедаемых голодом и стужей; мокрых от дождя, от болезней серых. Оголодавшие люди - и нелюди - на многое способны: живы еще байки об искусно разделанных человеческих тушах, найденных в снегах Норвежского леса... Звери на такое не сподобятся, монстры - тоже.
Люди выбирают где помягче, посочнее. Выбрав - бьют, а и мясо подвешивают над костром коптиться по-особому. По-ученому.
Рената байкам не верит, но темнеет лес на горизонте, а конь все чаще спотыкается от усталости, и валится с губ желтая пена: сколь ни хорош Юстициар, а и долгий путь и ему дается нелегко.
Сбивается шаг, и Рената почти теряет равновесие, висит на поводьях, скользит пальцами по луке седла - еще чуть-чуть, еще немножко, и полетит вниз головой, и голова с корнями деревьев встретится, и...
Жимолость стекает с коня вниз: горячий, мокрый бок оставляет на плаще пятна конского пота.
Лес темнеет и щерится зубцами елей; и стыло, как в могильнике, и тихо, как под могильной плитой - да не верит она тишине.
Позади, за спиной - Валден. Быстро она идёт, налегке, хлопнешь по седельной сумке - звонко, пусто. За спиной - спящий дом и спящий муж. С десяток друзей, с полусотню знакомцев. Пахнущие спиртом и травами коридоры Латт Свадже, пахнущий спиртом и табаком кабинет Главы. Сонная брань Стража, сухая полуулыбка Фитцроя.
Никакой погоне не угнаться за некрупным всадником налегке. Вот только погони не будет.
Рената скрипит зубами и крепче стискивает повод коня под самым подбородком. Конь щелкает зубами, норовит впиться в плечо.
Впереди - Предместье. Кладбище, - подсказывает. Кто да на этом кладбище схоронен, чьи кости придется поднять? Неведомо.
Дойти бы сначала. Доковылять.
Не бойся черных камней и белых венков, бойся хищных - живых! - глаз в темноте меж могильниками.
Виднеются вдали огни постоялого двора. Рената расправляет плечи, разминая спину, и тянет за собой квёлого коня; запахивает плотнее плащ, затягивает плотнее седельные сумки, проверяет перевязь с ножом.
До рези в глазах вглядывается в чернеющую дорогу, пока не привыкает к темноте, доселе прыгающей промеж белых лошадиных ушей.
Пусть боятся.
- Почисть, проверь копыта, хорошо? - монета падает в ладонь мальчика-коновода. Странная ладонь, странный мальчик: смурной, лицо грязное, а в свете фонарей, кажется, чешуя блестит на щеках... Рыбой смердит едва терпимо. - Воды позже дай. Горячий сейчас.
Когда ладонь сжимается, скрывая медяк, Рената видит на костяшках иглы-наросты. Кабы не поранил коня.
В таверне людно: всяка тварь на ночь глядя сбегается к огню от нечисти подальше. Как бы ни выпячивали грудь колесом, как бы ни щерили заточенные клыки, знают: ночь - не их время.
Ничье время. Пока.
У тавернщика раскатистый голос и лихие усы; у Жимолости - скудный холщовый кошель с монетами, но и его звона достаточно, чтоб привлечь внимание хозяина.
- Эля... - цепкий, маслянистый взгляд скользит по плащу. Цепляется за мелкие женские пальцы, сжимающие кошель, - ...госпожа?
- Нет, - качает головой. Склоняется близко-близко, так, что тавернщик, верно, чует запах её дыхания с привкусом пыли и голода. - Проводника.
Хозяин недоуменно моргает - дескать, в ночь? [вижу, эля вам уж точно хватит, уважаемая]
- Проводника, - повторяет, - Чтоб сквозь лес провел. Сейчас. Ночью. Спешу.
Каждое слово роняет что камень. Тавернщик хмурится: не первый год живет, знает, что от хорошей жизни в ночь не спешат.
Шипит мясо в котлах, тает пенная шапка на кружках. Сброд в таверне живет своей жизнью, но стали разговоры чуть-чуть глуше: подслушивают.
Живые, жадные, голодные.
- Заплачу хорошо, не обижу. Найдешь такого? Чтоб сам не помер и меня не сгубил, - сухо смеется.
Тавернщик шутки не понял. Немудрено. Не наша кость, не наше племя.
[nick]Яга[/nick][status]ай да косточки белы[/status][icon]http://sh.uploads.ru/VWwCM.png[/icon]
Отредактировано Жимолость (2019-07-30 21:25:57)