Джейсона устраивала работа с Закари. Не смотря на заслуги перед Гильдией, Шандар давал себе отчет, что в обычной жизни он довольно бесполезен. Примерно на уровне собаки-компаньона. Вроде, взгляд умный, понимающий, какие-то простые вещи может делать самостоятельно, даже команды выполняет. А какашки после выгула все равно кому-то другому убирать приходится.
(c) Джейсон Шандар

Девчонки, чего, когда подрастают, за сахаром охотятся? Поэтому им на свидании конфеты дарят? И шоколадки? Чтобы тебя не слопали?
(c) Почуй-Ветер

Люди невероятны сами по себе, а вместе они собирались в единое целое, способное справиться почти с любой бедой..
(c) Эмиль

— Вот знавал я одну сестру милосердия , Авдотья звали, девчонка смазливая была, лет восемнадцать только только исполнилось, младше всего нашего брата почти, но ты только проверни чего, приобними или ещё чего, так она тебе потом так уколет, что хоть на стенку лезь, а присесть, неа , и стой весь день.
(c) Алексей Вольский

— Лист капудыни? — усмехнувшись и пожав плечами, тихо проговорил Вейкко. — Лично я считаю, что раз уж этот листик не способен привести к сокровищам или юной заколдованной принцессе, то это скорее лист бесперспективной капудыни. Лист беспердыни, черт возьми.
(c) Вейкко

Она никогда не делилась своим прошлым, мужчина даже за эти полгода вряд ли смог узнать хоть что-то стоящее, помимо возможности ящерицы находить неприятности на свою аппетитную задницу.
(c) Рене

— Да завалите вы хлебала, — Квадрагинтиллон говорил в приказном тоне, — на вас Герман смотрит!
(c) К. Д. Ротт

— Зануда? Гм.. Да, говорили и не раз. Мои соратники считают, что одной из моих магических способностей, является атака монотонными витиеватыми речами, пока противник не сходит с ума. Ахахахахахаха… — На сей раз, Эссен раскатисто хохочет, хлопая себя по колену ладонью.
(c) Герман Эссен

В вечернее время в Сказке всегда начинает твориться всякое необъяснимое и жуткое непотребство. То за поворотом тебя тварь какая-то поджидает, то в тенях деревьев оживает что-то странное и не очень материальное, то ещё какая странность произойдёт..
(c) Дарий

Решив, что «убийца» не достоин жизни, люди также постепенно начинали обращаться с ним хуже, чем с диким зверем. Насилие порождало ещё большее насилие, вот только преступникам очень часто отказывали даже в базовых нуждах, что уж говорить о компетентной медицинской помощи. Виктор давно решил для себя, что невзирая на их проступки, не спрашивая и не судя, он будет им её оказывать. Потому что несмотря ни на что, они всё ещё оставались разумными существами.
(c) Виктор

Она никогда не делилась своим прошлым, мужчина даже за эти полгода вряд ли смог узнать хоть что-то стоящее, помимо возможности ящерицы находить неприятности на свою аппетитную задницу.
(c) Рене

Нет, они любили лезть в жопу мира. Иначе зачем вообще жить? Вообще от мира со временем достаточно легко устать, особенно если не соваться в его жопы. Но было бы неплохо из этой жопы выбираться с деньгами, да еще и с хорошими деньгами, чтобы там например меч новый можно купить.
(c) Керах

Ему замечательно спалось в канаве, учитывая, что в тот момент он был куда ближе к свинье, нежели единорогу, а то, что храп кому-то мешал — дык зря что ли изобретали такую замечательную вещь как беруши? И вообще это был не храп, а звуки прекрасной живой природы. Скотина он, в конце концов, иль где?
(c) Молот

Ротт не был бы самим собой, если бы так просто и безэмоционально забывал о долге и деле, которое умел и мог делать. А лучше всего ему удавалось то, что многие под прикрытием милосердия и некоего высшего блага не воспринимают всерьез: калечить, рубить, сражаться, умерщвлять и иным способом губительно воздействовать на внешний мир.
(c) К. Д. Ротт

Звали этого маститого мясного голема Дарий и, если Ротту не изменяла память, массивный и практически неподъемный меч за спиной у этого человеческого выброса применялся тем весьма часто. А это значило, что пользоваться он им, как минимум, умеет. И, конечно же, Бешеному Псу хотелось проверить сей тезис на собственной шкуре, а заодно и испытать бывшего сопартийца по гильдии на предмет личностного роста, и степени прогресса боевых навыков.
(c) К. Д. Ротт

Конечно многие посчитают странным то, что двадцатилетняя девушка приглашает детей в гости. Что такого интересного можно было найти в общении с детьми? Но Агнес — это несколько иной случай.
(c) Агнес

Вместо вытекающей крови — клубничное варенье. А вместо меня — каскадер, который сейчас встанет, отряхнется и пойдет дальше по своим делам.
(c) Джун Нин

Есть в этом что-то странное, полагаться на чужое зрение. Хотя оно как бы уже твоё собственное, но все равно это иная перспектива, ведь твои глаза всегда закрыты. Все сложно. Зато никогда не заблудишься. Ведь если смотришь на мир с высоты птичьего полета, всегда знаешь, куда приведет тот или иной поворот.
(c) Стрикс

путеводитель сюжет нужные гостевая правила о мире роли магия расы FAQ
❖ Гильдия Стражей ожидает беспорядки на фоне приближающегося Дня Зверя.
❖ Где-то в холмах неподалёку от Валдена, по слухам, поднялся из земли древний трон. Говорят, тот, кто просидит на нём всю ночь, утром встанет либо мудрецом, либо сумасшедшим.
❖ В поселении объявился отец Забин, весьма странный тип, который коллекционирует святые символы любых форм, размеров и конфессий. Всем известно — он каждый год начинает поклоняться новому богу. Одни говорят, что он шарлатан, другие же — что он может даровать благословение от любого известного бога. (подробнее...)
Октябрь года Лютых Лун
❖ Свет и жара от двух солнц негативно влияет на все окружение; невыносимая жара, гибель урожаев на фермах. Кое-где в Валдене начали плавиться дома..
❖ 29 сентября года Лютых Лун в парковом районе практически полностью уничтожено четыре дома, девять задеты взрывами и пожарами. Погибло семнадцать человек и фэйри, пострадало около тридцати, в том числе многие ранены не последствиями взрывов и пожаров, на их телах обнаружены колотые раны в жизненно важные органы.
❖ В ходе Совета Гильдий решили временно отказаться от войны с Ягой: в такую жару просто невозможно двигаться и что-то делать.

Dark Tale

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Dark Tale » Незавершённые эпизоды » [17.05 ЛЛ] Молчание Ягнят


[17.05 ЛЛ] Молчание Ягнят

Сообщений 1 страница 6 из 6

1

МОЛЧАНИЕ ЯГНЯТ

17-ое мая года Лютых Лун

Особняк на окраине Валдена, принадлежащий подозреваевому в серии жестоких убийств

Альба, Аске

https://i.imgur.com/CQVvEDY.png

ПРЕДИСЛОВИЕ

Ты идешь по чужому следу.
Что ты делаешь здесь?
Аромат пряных трав помогает забыть.
Но ты никогда не сможешь простить.
Он тоже.

Свобода Воли: Нет. Этот путь Альбе придется пройти одной и полагаться только на себя. В этом месте Воля ей не помощник.

+1

2

Where does it come from?
When everything was outside
Busted and blue
How in the universe
Through the lithium
Busted and blue

Ошибки – естественны.

Непонимания и недомолвки – часть сущности любого, кому знаком страх.

Психические расстройства тоже имеет относительно естественное происхождение, могут найтись у каждого второго (если не у каждого в целом). Требовательны, скверны и относительно привычны. Если, конечно же, вас угораздило слишком много чесать языками направо и налево.

Альба искренне сожалела, что здесь никто не практикует решение подобных проблем с использованием бетона, камней и речки. В крайнем случае, не превращают в овощи путём демонстрации всех нечеловеческих умений и особенностей мышления. Большой Босс определённо является причиной пополнения овощебазы Валдена, а, может, косвенно и поспособствовал становлению подобных тронутых умом. Мысль дальше развивать не хотелось. Упоминание непосредственного главы нередко приводило к не самым радужным последствиям, даже звуча завуалированно и только в бессвязном потоке размышлений.

Дева Мария, при всём желании и стремлении сердца, не укроет серебряным пологом. Не скроет от вращающихся в глазницах сочных белёсых яблок с вкраплениями алого и черноты зрачков. С первыми петухами не изгонит из кровоточащего сердца страхи и сомнения. Дева Мария осталась по ту сторону договора, скрывая жгучие слёзы на бледной щеке одеждами.
Жаль, нельзя укрыться от назойливых воспоминаний и глухого раздражения, зудящей над ухом мошкарой кружащего где-то поблизости, на грани сознания и давимое здравым смыслом. Самоконтроль, кажется, и вовсе струится вместе с кровью по венам, влился в лимфу и угнездился в скоплении нервов.

Коль сомневаетесь можете произвести вскрытие…

- Сомневаетесь, - смакует слово, причмокнув губами и подносит ко рту сигарету. – Проверьте. Вскройте. Отыщите.

- Бессмыслица какая-то, - тянет один из сопровождающих Альбу сотрудников, внимательно смотря себе под ноги – погода такая, что запачкаться или навернуться на ровном месте куда проще, чем может показаться.

- Так, вроде, тот говорил… Как там его, - вторит другой, и Альба украдкой мечтает оглохнуть ненадолго. – Ну, в общем, пойманный вчера маньяк. Ещё про дом много говорил. И про какого-то там… Вдохновителя, кажется?

- Он назвал его музой, - вмешивается Альба. Больше для собственного успокоения и с робкой надеждой оборвать завязывающийся разговор. Сама, конечно, виновата, но подумать хотелось в тишине.

- Без разницы. Хоть любимой женой. Ещё и утверждает, что сам бы ни за что подобного не сделал. Он, видите ли, следовал божественному гласу. Интересно, Воля и Смерть с другими долго потешались? Ну, бред же!

- Мы обязаны проверить его показания, - Альба затягивается на ходу. Курить перебегая с места на место стало привычкой. Ещё более вредной, чем попытки начать дымить точно паровоз, выкуривая одну за другой пачку и спуская на них три четверти жалования.

- Обязаны… Ну, гхм, да, тут Вы правы, детектив, - Альба не кривится. Так, зубами тихо скрипит от нескрываемого пренебрежения в голосе сопровождающего. Молчит. – Но, может, там и дома-то того нет…

- Согласно имеющейся информации, дом стоял, стоит и будет стоять, пока, наконец, его не уберут. Пустует уже три года, находится на окраине, - замолкает, про себя, беззвучно, повторяя имеющуюся информацию. Оказалось, что уже с месяц на подозрительные шумы жалуются соседи…

- Но, детектив, с чего Вы и начальство взяло, что на это стоит тратить время?

Альба сжимает фильтр губами, никак иначе на сказанное не реагируя. Велика вероятность, разомкнув губы и взяв сигарету в пальцы, выдохнуть едкое облачко дыма одному из сопровождающих в лицо. А за такую детскую выходку будет стыдно перед собой в первую очередь. Смешок и театрально отброшенный бычок. Альба ловит на себе ничего не понимающие взгляды сопровождающих, отмахивается от череды новых нелепых вопросов резким взмахом руки. Поправляет ворот и прячет за ним гримасу. Стыдно. Как же.

Погода в мае стояла сырая. Достаточно, чтобы поверить в приступ у очередного психически неуравновешенного придурка, попавшегося на глаза недалёким фэйри. Одному. Будь их больше, Альба давно оплакивала коллег или собственную нелепую кончину.

А ещё ощутить мерзкое липкое ощущение на загривке, пояснице и в груди. Альба тяжело вдохнула пропахший мокрой травой, мхом и трухлявой древесиной воздух, осевший на альвеолах лёгких вместе с сигаретным дымом. Может, всё оседает не там. Но ощущалось глубоко внутри, скребущимися острыми кончиками цепких ветвей; репьём повисло на чувствительной плоти лёгких; царапает когтём и клыком глотку на выдохе. Хотелось умыться или провести ладонью по лицу.
Так. Что там ещё кроме жалоб было?

Жалоб было много. Но меньше недели назад они резко прекратились, и Стража полностью переключилась обратно на поимку маньяка. Альба помнит эти жалобы только потому, что каждый третий мимо пробегающий сотрудник отдела аналитики считал своим долгом попросить то чашечку кофе, то поработать курьером от одного стола к другому. Только и успевай докладывать Шефу о своих умозаключениях о более важном деле короткими записками да размышлениями вслух. Отсюда и появилась дурная привычка размышлять вслух. Иногда десяток-другой слов смаковались час-другой, до раздражённых воплей и криков несчастных, оказавшихся рядом.

Жалобы прекратились, и около дома стали замечать подозрительное движение. В дом никто из местных заходить не стал. Причины и объяснения выглядели здраво. Почти два десятка лет назад Альба поступила бы так же. Но сейчас работа убеждала наплевать на дурное предчувствие и накатывающую головную боль. Впрочем… и раньше работа толкала на не самые разумные поступки с точки зрения сохранения собственной шкуры. Альба редко сбегала от проблем и страхов.

Но в окружающих уверена не была.

Страже, и отделу аналитики в частности, странным подобное (прекращение жалоб) не казалось. Возможно, какой-то орден отвоевал у дурной компании новое место встреч или что-то по типу того. Связать два происшествия никому и в голову не приходило, пока преступник (исполнитель – робко предложило сомнений и снова притихло) не рассказал байку о музе. Альба столь ненасытных и яростных муз не ведала, а вот о богах слыхивала… Жаль только, что в Сказке те Боги, которых когда-то до дрожи боялись и почитали предки Альбы, мертвы. Может, образно.А, может, не очень. Хоть Смерть здесь неизменна, пускай и… Альба качает головой. Безличной встречи выводы делать не хочется. А поводов для мирной и не очень беседы нет. Да и как-то не хочется.

Шеф поручила проверку единственному свободному сотруднику, представляющему хоть какую-то умственную ценность после изматывающей поимки маньяка. Благо, своевременной. Альба находила заскоки психопата (что теперь тоже выглядело подозрительно) далёкими от искусства, но ничего в художественной ценности той или иной деятельности ничего не смыслила. Грешно жаловаться на трупы, однако выглядели они и впрямь мерзко… Один раз хотелось даже блевануть в ближайшие кусты.

Но Альба была в порядке. Всякое раньше виделось, слышалось, творилось руками близких и не очень. Не вздрогнула, взглянув в стеклянные, блестящие от слёз глаза. Не повела ухом на скрипучий завывающий голос. Не обернулась, когда, приметив юное (безразличное) лицо, несчастное создание сделало целью отчаянного зова.

Дева Мария присмотрела бы за ним.

Девы Марии здесь нет.

А Альбе всё равно чуть больше, чем полностью.

Буквально перед выходом Альба узнала, что психопат является владельцем дома (поправка, особняка) и, чисто теоретически, вполне законно мог там шуршать по ночам. Уборка и поддержание презентабельного вида жилища в обязанности владельца без съёмщиков не входили. Но соседи не видели владельца три месяца. Три месяца назад начались убийства. В общей напряжённой атмосфере, витающей в Валдене и по сей день, происшествия и успешное завершение расследования прошли незамеченными.

А на допросе получили что получили. Убийца утверждает, что был не в себе, грешит на вполне материальных и осязаемых муз, сам себе заламывает руки и иногда подвывает. Раздражает, в общем, весь аналитический отдел, ведущих допрос сотрудников и весьма неслучайных зрителей.

Разговоры сопровождающих ощущаются как белый шум. Альба остро чувствует, как усиливается тянущая головная боль и ощущение ледяного налёта на нервах. Зрение чуть смазано, дыхание всё такое же тяжёлое.

- И правда, прям как в описании… Детектив была права…

Альба делает вид, что не слышит в голосе знакомого-незнакомца разочарование. Не выкатывает грудь колесом, предпочитая сгорбится ещё больше. Не от холода. Альбу трясёт. Но со стороны и не заметишь, что кусающая губы женщина столь сильно… желает развернуться на мощных каблуках старых кожаных полуботинок, скрипя скопившейся на поверхности влагой.

- Нам обязательно туда заходить? – откликается второй. – Он не выглядит надёжным.

Альба в корне не согласна, покачивает головой и прикидывает, с чего начать. С убеждения и увещевания неразумных желторотых цыплят?

- Не обязательно, - обрывает, выразительно смотря на в раз приободрившегося мальчишку, - но надо.

Альба снова не скрывает смешка, когда видит скривившуюся физиономию на породистом греческом лице. Греков, кажется, выходит не любить почти на физическом уровне. Желание унизить, задеть побольнее или просто пошутить в сторону приезжих и представителей иных этнических групп. Альба не может отделаться от мировоззрения и оценок старого мира. Того, что рухнул. Но прежде истончился, покрылся трещинами, дышащими огнём и смрадом крови напополам с серой. Воля помогла прикрыть глаза. А запахи трав перебивали вкус палёной плоти. Жаль крики никак не заглушить.

Краткий миг надежды так сладок.

И так горек после, обрекая на муки одиночества и негодование.

Альба ни на что не надеется. Проводит кончиками пальцев по выпуклости у горлышка плаща. Пора приобрести хорошее пальто. Желательно, плотное. Стоило озадачится. Поднакопоить деньжат и сдержать аппетиты.

Альба ни на что не надеялась, кроме как на саму себя.

За ошибки, совершённые тобой и только ради тебя, приходится платить самостоятельно. И хорошо, если только из собственного кармана.

- Прекратили болтать. Ноги в зубы и вперёд. Особняк нас подождёт, а Шеф – нет. Или, того хуже, лопнет последняя нить терпения Большого Босса. Пора работать…

Пора платить по счетам. Даже если долги есть только перед совестью.

Альба неспешно заходит в покинутый особняк, поплотнее запахивая сырой, пропахший мокрой шерстью и сигаретами, плащ.

+3

3

Черное. Белое. Красное. Дилон очень любил использовать эти краски в своих работах, всегда находил в них нечто притягательное, красивое. Те творения, что создал вместе с Аске, так же не стали исключением, разве что использовал эти цвета теперь не так изящно. Даже под влиянием затуманивающего рассудок гнева, он находил время тщательно отчистить тела своих жертв от лишней грязи, ненужных деталей. Черная кровь. Белая кость. Красное мясо.

Скучно. Дилон был скучный и медленный, будто текучий гной. Рвать плоть, резать и бить, выдавливать глаза, словно сочный плод, переполненный соком — это гораздо быстрее и лучше, чем то, что делала отравленная злобой его жертва. Как бы он это не называл, будучи в своем бреду, убийство есть убийство. Это всегда разрушение, порча, кража, но никак ни творение, ни созидание. Аске это знает лучше всех.

Под конец разум Дилона совсем обмяк, растекся темным пятном к черепной коробке, без какого-либо намека на возвращение в цельное. Тогда Аске и оставил его, бросил в густой пучине одного, из которой ему никогда уже не суждено выбраться. Фэйри было все равно, умрет человек или будет пойман, будто дикий зверь. Слишком много тоски с ним, ничего, от чего могла вспениться бурлящая кровь внутри него. Верно говорят люди, от всего ненужного нужно избавляться, потому Аске и оставил его одного.

И остался сам один в его доме, терзаемый беспощадным к пылающему сознанию филлио.

Две алые луны снова шепчутся друг с другом, смеются тайно над ним и светят, светят в глаза грешным светом. Мама, почему пальцы так горят, почему ногти крошатся бордовой крошкой? Твердая земля, острая, вонзается в тело и не отпускает, а он все равно рвется вперед. Дерево грызет руки, упирается в лицо, не хочет отпускать. Мама, почему мертвое серебро так жжет глаза? Хватит, перестань, прошу тебя! Как же горит внутри. Если он расчешет кожу, расковыряет ее, сможет ли дойти до огня и сжать в своих ладонях крепко? Надо попытаться, надо. Нельзя останавливаться, иначе утянет вниз, вниз в бездну и все будет забыто. Он не должен забывать, не имеет права. Кто? Он. Никогда ничего ему нельзя, иначе...

Пыль оседает в волосах. Дыры в старых стенах хранят свое молчание. Где-то вдалеке сверкнула молния серебряной вилкой, коей пригвоздили его к этому существованию. А он все извивается на полу, мучимый фантомами прошло и несуществующего. Животное с горящими красными волосами бьет его мечом и Аске дергает от каждого удара так, словно это последний в его жизни. Так оно и есть. Так оно и не может быть. А он все страдает в бесконечных муках. За что, мать? Ты меня не любишь, ненавидишь? Нет, тебе наплевать. Ты отвернулась от меня и...

Потолок смотрит на него немым взором. Аске отвечает ясным взглядом. Воротит головой, изгибается в спине, заламывает руки и ноги. Сводит мышцы, хрустят позвонки. В воздухе воняет затхлым запахом безумия, коим теперь пропитался особняк. Его безумием. Издав злой рокот, поднимается он наконец во весь свой рост, но уходить не собирается. Уловил что-то еще, нечто свежее, прохладное, как легкий бриз летней ночью. Принюхивается и чует аромат чудный, заманчивый, но такой слабый. Близиться, приближается его обладатель и вот уже слышен приветственный скрип дверей далеко внизу. О, заходите, входите внутрь гости дорогие. Развейте ненавистную тоску, утолите голод только родившейся дома его. И дайте впиться в это тихую ярость, что манит его к себе.


- Блять, как воняет-то, - емко выражается один из твоих коллег, зажав нос рукавом. - Может тело музы где-то здесь все это время и валялось, что несет так. А, детектив?

Вы проходите в просторный зал, что встречает вас парой коридоров, несколькими прикрытыми дверьми и широкой лестницей на второй этаж. Твои напарники, словно лучше тебя зная что надо делать, идут вперед, в один из проходов и их силуэты теряются там за пеленой темноты. Явно ждать тебя не хотят, не намерены свое время здесь зря терять. Не успеваешь пройти за ними, как щекочет твой слух звук негромкий, еле уловимый. Но как зато настойчиво тянет тебя за ухо в противоположную от коллег сторону. Прислушиваешься и, кажется, детский всхлип, но тут же утихает. Наверное показалось, да?

Но почему прозвучал он так знакомо? Будто... такой родной.

Отредактировано Аске (2019-08-09 19:46:08)

+2

4

Под ногами скрипят половицы под ногами громких, слишком возбуждённых мужчин. Альба ступает легко – каблук мягко опускается на старое гнилое дерево, вынуждая прогнуться и, точно выдохнув тяжело, вернуться к прежнему безмолвию. Жадный глоток воздуха царапает ноздри и глотку – гниль, смрад. Не схоронили ли кого заживо в этих стенах, позволяя мелкой мошкаре да иной жадной до мёртвой плоти плодиться, жрать, гадить и умирать среди обглоданной временем плоти?

- Нет. Мельпомене здесь не пришлось никого оплакивать, слишком… чисто, - Альба осматривается. Дом мёртв. Его хозяин безумен и никогда больше не вдохнёт жизнь в окрасившиеся серой пылью и грязью стены.

Останавливается у затейливой резной двери со следами краски у самой ручки. Синей. Всё ещё яркой, почти свежей. И старые следы. За приоткрытой дверью широкое окно, ныне осколками стелящееся к порогу комнату и стены в изодранных картинах. Точно когтями. Кровью не пахнет. И гнилью чуть меньше. Чудится терпкий запах разбавителя и мягкая горечь льняного масла. Альба кривится, ощущая призрачные нотки оливы. Какой чудак, смешивать оливковое и льняное масло. Не испортил ли чего?

Раздражающие шумные голоса затихают, и Альба качает головой. Говорили же, стоит держаться вместе. Может, муза и правда одна из жертв, а потому смысла в осмотре особняка подозреваемого нет. Но детектив склонялась к тому, что «муза» либо косноязычный любитель поговорить, случайно ставший источником «вдохновения», либо здесь поработал… кто-то иного толка.

Разумный.

Чей череп пухнет от жрущих мозги червей-паразитов. Смакующих остатки здравого смысла и треклятой морали. Славно было бы заиметь одного, не плодись они на сомнениях, страхах и застарелых обидах подобно мухам в дерьме.

Опасный.

Непредсказуемый.

Альба почти уверена, готова принять насмешку и кручением пальцем у виска. Но у детектива имелись причины сомневаться в адекватности и состоятельности «музы» привычным запустивш
им себя ворьём да неудачником.
Здесь… что-то другое. И требует осмысления.
- Эй, вы двое, здесь мастерская, стоит осмотреть его работы, - Альба окликает пустоту ни на что не надеясь. Надо – услышат, остальное не важно. А если нет… Альба не поскупится упомянуть чужой промах в отчёте, а также настоит на дисциплинарном взыскании. Но хватит мечтать. Стоит осмотреть комнату и найти навязанных сопровождающих. В одиночку всегда проще.
Рука в тёмной кожаной перчатке тянется к ручке… Альба отдёргивает ладонь, резко повернув голову.

Ей же… не показалось?

Дыхание. Сиплое. Всхлип похож на забавное хрюканье, отзывающееся в груди ноющей тоской. Даже будь у ней стирающее воспоминания зелье, Альба никогда не посмела коснуться флакона. Потому что помнить – её священный долг, возложенный мёртвыми богами прошлого мира. Глаза-искорки. Синие-синие. Наивные и счастливые. Последние, хранящие искреннюю, ничем не замутнённую, любовь к детективу.

- Рикардо?

С губ скрывается прежде, чем Альба впивается зубами в нижнюю до крови. Рикардо мёртв. Напоен тухлой водой из каналов, укутан в одеяло из ила и тины. Ни савана, ни огня. Ни слёз у лакированной древесины.
Помни, но не вспоминай.
Альба отворачивается. Смотрит, сощурившись, в зёв коридора и мечтает заткнуть уши. Выколоть глаза, не видя смазанных теней. Мелких. Слабых. Хрупких. Наступи когтистой лапой – услышишь сладкий хруст.
И журчание неисправного шлюза. Скрип скорбного клокотания.

Всхлипы…

- Рикардо больше нет, глупая женщина. Ни Альберта, ни Доминика. Ни-ко-го нет, глупая женщина, - шепчет беззвучно, слизывая выступившую каплю крови.

Тени лгут. В ушах стоит протяжный гул. Здесь только Альба, один балбес и один премерзкий грек. И последний стон дома, достойного грандиозных похорон. Ласок сладострастного пламени пожара. Нежный шёпот, сокрытый в треске покрывающихся чернотой перекладин.
Настойчивого аромата льняного масла.
Альба чует сильный запах масляных красок с другой стороны. Того коридора, который она сразу и не приметила. Пахнет так… маняще.
За спиной раздаётся приглушённый всхлип, а после со стороны левой руки, сжатой в кулак (Альба и не заметила). Тень игриво мажет по стенам коридора, маня за собой топом маленьких ног. Играет в прятки?
Или ловим воров?

О, это как раз для Альбы. Может, тот сумасшедший с глазами дохлой рыбы был не совсем и… безумен?

- Рикардо мёртв. А ты идиотка, - Альба усмехается, вдыхает поглубже. – Я ПРОВЕРЮ СОСЕДНИЙ КОРИДОР. ЧЕРЕЗ ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ ВСТРЕЧАЕМСЯ В ПРИХОЖЕЙ.
В ответ раздаётся нечто, похожее на согласный ответ. Альбе достаточно. Головная боль нарастает. А всхлипы смешиваются со звонким смехом.

Альба идёт одна вовсе не потому, что так смеялся и всхлипывал Рикардо. Последний. Крупица. Жалкий остаток. Осадок из тончайших иголок в глубине разума. Так удобнее, верно? Они же тоже обученные. Не стажёры, состоятельные сотрудники.

Дело вовсе не…

В Рикардо.

+2

5

Сквозь гнилое дерево, через старые дыры в потолке Аске чует горьковатый запах сожалений столь знакомый ему, слышит чуть дрогнувший голос рассудка, который высокой преградой сдерживает бурлящий ручей. Едкий аромат трав заполняет щели в плотине, делает ее крепче, помогает не вспоминать то, что бьется в стены по другую сторону сожженного прошлого. То, что было сделано, невозможно забыть, но можно не вспоминать, да? Нельзя простить, но и не смей просить воздаяния за то, что давным-давно похоронено на дне реки.

В бешенстве своем Аске ломает мизинец руки своей, дергает себя за лицо в злобе страшной, рвет седые волосы от негодования. Пламя горит так ярко, так призывно, но она не горит. Не может потушить этот огонь, что оставляет изящные в своей мерзости ожоги в ее душе, но и не позволяет себе поддаться ему, не дает сжечь остальное. Не смотрит в него, отворачивается, но не уходит.

Отвратительно. Непростительно. Ложиться на пол, поднимается на четыре лапы, дергая с тихим хрустом головой, и идет следом, этажом выше. Двое других были неинтересны, жалки, но она... Ее Аске по-настоящему презирал. Поэтому не мог позволить ей уйти. Не мог не помочь ей поджечь саму себя.

Бурный поток внутри себя нельзя игнорировать, ведь иначе он сам горит по собственной вине, его выбор, и нельзя ненавидеть других за это. Он докажет, что так быть не может, что так быть просто не должно. Никто не смеет отнимать у него право на желчную обиду.


Не в Рикардо, - твои собственные мысли повторяются, превратившись в хриплый шепот ржавой стали. - Не в Альберте. Не в Доминике. Ложь.

Это твой собственный разум, внутренний голос говорит, так? Ты не можешь спросить у него, так как он тут же замолкает, оставляя одну лишь черную золу в голове. Но глас рассудка еще во много раз сильнее твоих собственных сомнений, поэтому ты идешь дальше, вперед, по провонявшему маслом коридору. Доски в муках скрипят под твоими ногами, тараканы в ужасе разбегаются в свои щели, а главный зал все отдаляется за твоей спиной. Впереди видишь ты широкую дверь, что еле держалась на одной петле. Распахнутая, открытая, будто специально для тебя, а за ней...

Как же воняет. Содержимое желудка слегка подтягивается к горлу, хочется тут же закрыть нос рукой, глаза неприятно щиплет. Множество полотен, которые держали расставленные по комнате мольберты, смотрят на тебя, показывая созданные безумцем уже засохшие картины. Черное. Белое. Красное. На тех произведениях, что стояли в самом дальнем углу, эти краски еще образовывали какие-то абстрактные фигуры, портреты, силуэты, но чем ближе были к двери, тем невнятнее они становились, безумнее, будто с каждой новой картиной разум их создателя расплывался все сильнее неясным пятном на холсте.

От самых новых, что стояли недалеко от двери, пахло кровью. Тебе-то этот запах хорошо знаком, ни с чем не спутать. На столе рядом видны красные засохшие отпечатки ладоней, чуть повыше — кисточки, контейнеры с маслами, красками, чья-то сгнившая голова, что лежала к тебе затылком. Смрад стоял не только от масел.

Запах мертвецов тяжело выветривается из памяти. Но разве есть право забыть?

Сквозь открытые окна со страдальческим воем дует сильный ветер, от которого половина мольбертов падает на землю, кисти с частью контейнеров слетают со стола. Тени спускаются с потолка, заполняя комнату, и кружат вокруг. Что-то явно играется с твоим зрением, ведь не могут краски на холстах меняться сами собой. Силуэты креста, что держат крепко в ладонях, очертания пламени, которое пожирает распятие, тела, тела, тела. Мертвые. Знакомые. Нельзя забыть, но не должна вспоминать.

Голова переворачивается к тебе. У нее лицо Доминика.

Сейчас тоже не вспомнишь?

+2

6

Альбе хотелось бы верить в то, что Непэнте способен создать эликсир забвения. Или найти ту хрень, которая долбанёт по мозгам электрическим разрядом. Потому что надо делать свою работу и не отвлекаться на пустяки. А пустяков у Альбы в голове много. И все они гниющие трупы.

Палёная плоть.

Запас жареного мяса, заполняющий рот вязкой горьковатой слюной.

Греющее спину пламя.

И та самая, упомянутая сотней-другой писцов и бумагомарателей – пустота, медленно утягивающая в безмятежные пучины тоски.

И злости.

Скрытой там же, за пеленой, похожей на звериную клетку с прутьями-шипами. Без замка. Потому что злиться себе Альба позволить не может. Роскошь. Страсти к роскоши у Альбы не наблюдалось. Иначе бы сдохла задолго до.

Тени, скачущие от картины к картине, вызвали бы приступ спонтанного, почти безумного, веселья, не будь столь похожи на… старую киноплёнку. Раздражающее напоминание о том, что сделать стоило очень-очень-очень давно.

Бесит.

От обманчивой расслабленности не остаётся и следа. Щурит глаза, улыбается, обнажая крепкие зубы. У Альбы крепкие нервы. И желудок. Смрад разложения и льняное масло царапают ноздри точно острейшие тонкие льдины. У Альбы холодею кончики пальцев, и своевольное пламя игриво скользит по ним. Мелькает, искрится и обиженно гаснет.

- Играть со мной вздумал?

Такие шутки Альба не любит. Возможно, Мельпомене и придётся здесь кого-то оплакивать. И детектив сделает всё, чтобы оказаться в числе тех, кто выразит великой музе трагедии свои соболезнования. О потере бесполезной «сестры».

Альба и правда злиться. Только на себя. Потому что промеж глаз у Доминика дыра. И видит обескровленное лицо, стоит лишь смежить веки. Пускай это воплощение, казалось, давно потерянных ночных кошмаров пожрано червями, а оригинал обратился в прах. Горло сжимает.
Но отнюдь не чувство беспомощности или печаль.

Альба задыхается.

От желания переломать стрелявшему руки. Разорвать когтями на сотни частей. С оглушающим чавканьем поглотить без остатка. Потому что так надёжнее. Так эта презренная сука больше не сможет навредить семье. Стоило лично поджечь каждого самодовольного ублюдка, возомнивших себя лучшими. Сильнейшими. Интересно, выжил ли в том пожаре хоть кто-нибудь?

- ***, я ведь говорил, что они это так не оставят, - мужчина вздыхает, после делая глоток сильно разбавленного водой от растаявшего льда виски. Голова гудит с самого утра.
- То есть, ты хочешь сказать, что они специально собрались на той улице в день патруля Доминика, стали палить друг по другу и кто-то специально целился? – на грани. Истерики. Паники. Ужаса. Потому что… следующими будут те, кто даже не смогут защититься. Сил их спасти не хватит. Если не сбежать. Не сбежать прямо сейчас, но…
- ***… Я понимаю, что горе убивает твою способность думать, но остановись. Ты не сможешь убежать с двумя несовершеннолетними на руках, когда смерть Доминика всё ещё расследуется.
- Лицемерные ублюдки, - до побелевших костяшек сжимает почти полный стакан в своих руках. – Если бы он только послушал меня…
- То, что? Ничего не изменилось бы. Ты подписала ему приговор лично, когда раскрыла свой рот на собрании. Или забыла, что все считали его информатором? Хватит, ***. У тебя нет выбора, если хочешь выжить и остаться с детьми. Забудь о нём.

Альба не чувствует себя виноватой. Глупой – да, наивной – да. Доверчивой… Но глядя в пустые иссохшие глазницы не ощущает ничего, кроме глухого раздражения. Бьющегося вместе с сердцем. Нарастая, разгоняя по венам кровь. Вскипая, разбиваясь о ледяную корку. Импульсивность уже довела до греха.

И вновь доведёт.

Альба хочет лишь вновь поцеловать покойного мужа. Но смеётся над собой. В голос, скидывая мираж-не мираж с нагромождения старых эскизов и сломанных рам. Прикрывает ладонью вновь наполнившийся слюной рот.
Сейчас стошнит.
Но отнюдь не от запаха.
Тошнит от самой себя. Блевать хочется. На дрянные дешёвые полотна.
- Что за дешёвка, Муза? Даже дети делают лучше, - Альба дрожит, накрывает влажной ладонью причудливую коробочку для креста на шее. Медленно набирает полную грудь воздуха и выдыхает – лишь губы разомкнулись чуть шире.

Они мертвы.

Они мертвы.

Они мертвы.

Они… да и ты тоже.

Альба даже не рычит. Улыбается-скалится и расхаживает от картины к картине. С губ срывается «какое же убожество». Какая жалка муза. Какой жалкий дом.

Какая жалкая провокация.

- Мне что, надо спалить это место дотла?

И ты тоже жалкая, если повелась

+2


Вы здесь » Dark Tale » Незавершённые эпизоды » [17.05 ЛЛ] Молчание Ягнят


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно