крылом испуганных стай
касается пустота
и горькая складка у рта –
хранитель моих тайн.
медленно тронется вверх
сияние в синеве
и всё, что тебе — смех,
всё это — моя смерть.
Голос стихает – Соня выдает все как на духу, после этого своего —
Послушай.
Страшного и безобразного, не сулящего ничего хорошего. Это слово как нота надрыва, кульминация, а дальше только падение вниз. Лира сжимается непроизвольно, чуть щурясь и готовясь к чему-то плохому. Потому что там, по ту сторону, может быть что угодно. Потому что там – одиночество. Почему-то в это не хочется верить, но оно рвется наружу самым безобразным страхом, буквально придушивая и не давая соображать.
В глазах страх, но за душой – ничего. Лира молчит в ожидании худшего, но не это ее тревожит. Лира смотрит на Софью – и видит боль.
Люди в прошлом говорили, что такие как Лира способны чувствовать других. У этого было хорошее и красивое слово, которое все никак не упадет на язык, но оно и не важно. Впервые со всей этой истории в Сказке Лире действительно не важно назвать.
Горько и тошно от щемящего чувства – Соня, прекрасная милая Соня, ставшая потерянному ребенку новой путеводной звездой, сейчас говорила ей что-то, но слова – мимо осознания, мимо мыслей и понимания, точно бросаясь в сторону. Потому что куда красноречивее – взгляд. Излишняя ласковость, будто нарочитое желание сокрыть истину.
Лира говорит вслух – извини.
Раневская извиняется взглядом.
Зимнее блеклое солнце едва пробивается сквозь наледь оконных стекол; там холодный и неприветливый мир. Мир, который продолжал отталкивать, но какое теперь дело. Лира слышит – или пытается себя обмануть? – надежду. Команда на борту сбрасывает спасательный якорь уходящему в черную бездну капитану – Лира хочет ухватится.
Боится. Но хочет.
Улыбка касается губ неумело и осторожно. Лира поднимает глаза и в них – ободрение. Ей нужно уйти? Лира уйдет. Уйдет, как всегда, не касаясь стен и оглядываясь по сторонам, уйдет, но не из чьей-то жизни.
И если тебе, Соня, хотелось избавиться от подбитой пичуги, то стоило бросить ее в сточную яму подыхать. Стоило?
Но ты этого не сделал.
— В моей комнате было мало места, как и во всем доме – ругань стояла страшная, стоило только им увидеть рисунки на стенах; но мне, Соня, дышалось так легче. От одного только осознания, что вот де. Нора. Моя. Графитные карандаши забавные. Из них можно сделать звезды, а потом и созвездия – маленькие точки и линии между. А можно свой сад. Или дом. Что угодно можно сделать из графитных карандашей – разве это не магия? А они говорят, что магии нет. Как же нет? Что же такое я?
Улыбка на ее губах расцветает уверенностью. Улыбка на губах и взгляд – Лира редко говорит о прошлом, но сейчас отчего-то хочется. И будто вместе с тем ощущая согревающие лучи искусственного солнца над головой. И будто здесь – колючий плед и разговоры до самой ночи. О звездах. О будущем.
— Ты веришь, Соня?
Во что угодно. В меня или будущее? В Солнце. Солнце тут настоящее, Софья, я никогда такого не видела.
Лира неуклюжая, будто поломанная вся и израненная, будто каждое слово – далеко для ее понимания. Лира босая и встрепанная, похожая на воробья; если станет есть, то непременно испачкает правую щеку в сладком варенье, вытирая грубым вороватым движением рот тыльной стороной ладони. Лире двадцать два, но она не знает, что это значит.
Но зато она знает, что это совсем не конец.
— Говорят, что обманывать не хорошо – но ты обманываешь. Почему? Вовсе и можно, правда, я совсем здорова! Диагнозы не диагностированы, а бумажки… Чепуха. Знаешь, что еще чепуха? Лук. Зачем его добавлять в овощную похлебку, ежели он так хрустит? И зачем он сладкий, ежели похлебка овощная. Чепуха.
Смех ее тонкий и звонкий, будто детский. Лира смеется, дует на чай, а после – поднимает взгляд. Серьезный. Пожалуй, впервые за все их совместное прошлое Лира смотрит вот так серьезно и без отвода глаз, будто в самую душу. Ее губы сжимаются в тонкую линию, выдавая взявшуюся из ниоткуда баранью упрямость.
— Все будет хорошо. Это глупые слова, но все слова глупые, если прислушаться. Ты прислушиваешься? Ну да не важно же, не важно – все будет хорошо, обещаю. Среда, это, кажется, после вторника? Не так много времени, но это даже хорошо.
Она обещает горячо, срываясь на тихий шепот, то и дело захлебываясь в словах и предложениях, но вновь срываясь на непонятный лепет с озорным присвистом. Возвращается беззаботность; Лира редко такая.
— Какой твой любимый день недели? А ты прочитаешь мне что-нибудь хорошее в этой газете – мы пойдем на собеседование, но только чур где никто не кричит. И не нужно носить ботинки!
Лира создает ощущение деятельности. Лира суетится, разворачивает газету, смотрит с важным видом – но все равно не прочтет и строчки. Лира улыбается весело и искренне, но ее обещание звучит в ушах серьезностью, пугая и ее саму, и, как кажется, всех окружающих. Лира обещает непонятно кому – Соне или самой себе, но отступать не намерена.
Раневская поделилась с ней кусочком тепла — Лира отдаст ей взамен всю свою преданность.
