И в прошлый раз. И в этот. И в следующий. Гаморра дожидается, когда бард потеряет бдительность – на секунду отвернётся, а затем сразу же ныряет в воду: прямо так, в одежде, даже не успевшей полностью высохнуть. Сбежать, пока он не привык. Уйти, пока не привыкла она.
Несколько секунд, и вот, чешуйчатая уже стоит на другой половине реки, на втором бережке, всё ещё не оборачивается, просто уходит в темноту. Она прекрасно знает, что парень делает то же самое – как обряд на их двоих.
«И я тебя люблю, Реджи» – что-то тёплое, невесомое, окрыляющее. Змейка почти бежала, желая как можно скорее попасть в кровать, наконец расслабиться, отдохнуть, справиться со своими эмоциями, такими горячими и не поддающимися любой логике. Валден уже давно стал ей чем-то родным, и даже в темноте Гамма легко ориентировалась, куда ей нужно попасть: как-то раз она задумывалась о том, чтобы жить вместе с бардом – не для того, нет, чтобы быть парой, а просто из собственной боязни остаться одной. И всё же желание к свободе, любовь к ней не давала девушке выбраться из своей комнатке в Гильдии Творцов, куда она сейчас и направлялась.
Так странно. Она и не замечала раньше, забыла, что на её теле есть маленькие звоночки – едва заметные бубенцы, позволяющие увеличить громкость ритма, обострить его осознавание, позволить чувствовать тоньше и союзнее.
Возможно даже, что именно они не позволили змее вовремя отреагировать на то, что за ней кто-то идет: собственные мысли и звон тех самых украшений.
Шаг. Звон. Шаг. Но уже не Гаммы, чей-то чужой. И по мере того, как Орэй ускорялась – то же делала и фигура за ней.
Что делать? Искать стражу? Все спят. Бежать к караульным? Едва ли – не успеет. Попытаться защититься? Но чем?
– Реджи? – последняя надежда звучит дрожью в её голосе. И она действительно молилась о том, чтобы это был Реджи. Пусть нарушит их негласный договор. Пусть предаст то, что между ними. Но пусть это будет Её Огонёк. Так следует за ней, идёт не отставая.
Тёмная фигура, которая, казалось, уже готова была наступить девушке на хвост. Очередной шаг в панике заводит её в тупик. Вправо. Влево. Бежать было совсем не куда, и на спине девушке отразился холод камня, в который чешуйчатая, дрожа, сжалась. – Реджи, пожалуйста? – последняя попытка ухватиться хоть за что-то. Последняя попытка и сверкнувший на мгновение металл. А затем дикая, до ужаса горячая боль в груди.
Гамму просто проткнули, всадив нож по рукоять, до основания, прямо между пухлой девичьей груди. Так глубоко, что, казалось, – почти насквозь.
Божечки, как не хочется умирать. Нет, только не сейчас. Последняя попытка сделать хоть что-то – шаг в сторону и размазывание крови по стене: змея просто осела на пол, до последнего не отворачиваясь от фигуры, смотря своей смерти в глаза.
Нет, не сейчас. Только не сейчас. Ей просто нельзя умереть. Она… не попрощалась?
Единственное, что оставалось сейчас Гаморре – молиться. Сжать рукоять в собственной груди ладонью и молиться, надеясь, что хоть что-то от этого изменится. Но тщетно.
Фигура приблизилась, сделала шаг навстречу, а затем, замахнувшись ногой, ещё болезненнее пнула окровавленную чешуйчатую по хвосту, откидывая того в сторону, давая себе пройти. Ещё один шаг, и убийца оказалась прямо напротив, схватила Гаморру за волосы и подтянула вверх, отчего последняя в очередной раз выблевала собственную кровь, казалось, вперемешку с внутренностями – уже не жилец. Сердечко лишь успело сделать пару ударов, перед тем окончательно стухнуть, насадившись всем своим телом на кухонный в себе нож.
Ещё несколько часов маньячка бесновалась над телом: избивала, потрошила, уродовала так, чтобы тот, из-за кого она это делала уже никогда не признал в змее свою любовницу. Никогда не посмотрел даже в её сторону. Никогда. Никогда. И единственное, что её остановило – вскрик женщины, идущей очень рано на Валденский базар, а затем и прибежавшая к месту событий стража, сразу же повязавшая Сказочника.
Суд был совершён.