Сгорел сарай, гори и хата.

Сперва загорелись крылья. Бутылка сидра, которую Уголек держал в руках, упала в траву, и он сам осел рядом, сваливаясь с покошенного деревянного заборчика, с которого открывался вид на поле под голубым небом и зеленеющий на горизонте лес. Крылья смешно проехались по забору, задираясь над головой, и горящие перья посыпались в волосы и на лицо.

Сперва Уголек кричал, а затем на губах появилась безумная улыбка, и громкий смех немного загасил боль. Кажется, у него и слезы лились, вторя смеху: ну что за несправедливость эти крылья! И награда, и проклятье. Только он привык к тому, что потерял и их, и то вдохновение, которое они давали - целый мир полета - так они еще и решили сами себя поджечь! Столько иронии в этом было, что Уголек даже не пытался потушить себя.

Пламя перекинулось на тело так рьяно, будто кожа была пропитана керосином. Уголек заорал, думая лишь о том, чтобы все это поскорее закончилось. И странное чувство появилось в груди, помимо громкого "ААААА", - что а к черту пусть оно все летит, догорать так полностью. Такое зло взяло, что он приподнялся на руке, упрямо радуясь всплеску боли, и оттолкнулся назад, чтобы завернуться в крылья. С третьей попытки, что-то хрустнуло, крылья покрыли тело, как огромный кусок горящего брезента, и костер заполыхал сильнее.

Огонь жрал феникса не спеша, обгладывая и обугливая каждую косточку. Треснули обгоревшие голосовые связки, высохли и прогорели, как добротные дрова, мышцы ног, исчезли в острых всполохах некогда зоркие глаза. Ловкие, только начавшие учиться ремеслу руки, распались на пястные кости и фаланги. Влился в траву пластик наушников, расплавился нашейный медальон с фотографией, трещина прошла по припрятанному в куртке кристаллу. Когда, наконец, кроме горстки праха в Сказке от Уголька ничего не осталось, боль остановилась и наступила тишина.

Исчезать было очень... необычно. И внезапно: вот ты был, и вот тебя не стало. Никакой логики, хотя многие говорят, что она в мире есть.

***

Что-то мягко звенело в воздухе, падало на лицо. Странно, как можно чувствовать на коже холод, когда ты секунду назад сгорел? Однако на щеку упала и растаяла снежинка, другая. Уголек почувствовал себя невероятно спокойно. Открыв глаза, он обнаружил над собой заснеженные ветви деревьев и падающий с белесого неба снег.

"Где я?" - Подумал он и вспомнил о своей смерти. - "Это было глупо."

Больше он не думал ничего, а прикрыл глаза да так и заснул на пороге Чертогов, в сливовом саду, укрываясь от холода внезапно ожившим крылом.

- Ах черт, еще пять минут, мам, - ядовито отозвался Уголёк, поднимаясь на руках и отряхивая с лица нападавший на него снег кончиком крыла. (Позже, вспоминая этот момент, он говорил бородатое "и этот случай доказывает, что даже после смерти тебе не дадут спокойно выспаться".) И тут до него дошло. Не разбирая, кто и зачем на него упал, феникс схватил незнакомца за руку и активно ее затряс.

- Моё крыло! Мои крылья снова работают! Ха! Спасибо, божечки, ... - И тут он вспомнил и затих. - О. Кажется, я перед этим умер.
Эта новость повергла Уголька в задумчивость.

С минуту он оглядывал второго счастливого посетителя сливового сада, а затем задал сакральный вопрос:

- Выходит, ты тоже умер? И мы сейчас путешествуем по царству мертвых?

Тело почему-то болело. Вот так оно и происходит - умирание? Ты просто идешь куда-то и - бах! - нет тебя, отправляйся в Чертоги и возвращайся в поток. Звучит это обидно, но осознав свою смерть, Уголек почему-то ничего не почувствовал. Разве что ощутил себя пассажиром на станции, ожидающим следующий поезд вместе с попутчиком.
А как известно, в разговорах с попутчиками становишься гораздо честнее, чем с ближайшими друзьями.

Уголёк поник.

- Мне не хочется исчезать, - сообщил он Самаэлю, тем не менее, продвигаясь за ним по снегу. Снег хрустел под ногами и продолжал безмолвно падать с неба. Уголёк нахмурился. Он вспомнил, как лепил снеговика с родителями, как захватывал снежный бастион с друзьями. А они все остались там, позади, и даже не узнают, что с ним произошло. При мысли сдавило горло.

И держась за него, неровным голосом, Уголек начал.

- Исповедаться... Ну, поля сражений я обчищал, мародерничал. Это плохо: трупы обкрадывать, - плохо, только я о другом думал. Что в свои тринадцать смогу двести лайнов в семью притащить, в неделю. Плохо, да. - Уголек что-то вспомнил и помрачнел гораздо больше, чем от воспоминания о мародерстве. Похоже, что он серьезно был готов исповедаться, а Самаэля почитал за официальное здесь лицо, которое отпустит ему грехи. - И еще дело посерьезнее было. Девушку обидел, которой нравился, - она с горя пошла под дождь гулять, заболела и вырезали у нее третье легкое. А другой, которая нравилась мне, о чувствах не сказал - до сих пор жалею. Ей мой хороший друг нравился, но взаимностью ей отвечать не хотел. Она ревновала-ревновала и раз - в яркую луну зарезала его. Вот думаю: если бы ей признался, она бы хотя бы меня зарезала, а не его. Я преувеличиваю, конечно, но даже в такой смерти было бы больше смысла, чем в этой... Я просто взял и сгорел ни с того, ни с сего, представляете! Может, карма это, за все мои глупости.

Уголёк подул на начинающие мерзнуть пальцы. Теперь они с Самаэлем приближались к дому. "Интересно, его это?" - подумал Уголёк.

- Дикость у нас в Сказке происходит, - продолжил он. - Столько прекрасных вещей вокруг, но еще больше безумия и случайных смертей. Что же у вас, дядь, случалось что-то, о чем вы жалеете? Вы больше меня прожили, наверняка и грехи у вас поинтересней.