Когда она вернулась из Предместья, никто не спрашивал, что случилось - в основном потому, что спрашивать было некому. Ее отсутствие, разумеется, не проигнорировали, просто не находили в нем ничего интересного. Как будто Раневская и раньше не терпела ужасные сказочные дороги ради самых нищих пациентов; никто не понимал, где она их вообще находила.

Когда она вернулась из Предместья, она, проспавшись, сразу купила собаку. Давно хотела. Мягкие лапы и мягкая шерсть, подрагивающий нос, обнюхивающий мебель в ее комнате. Спокойно. Она убеждает себя, что ничего не случилось - не сон, не галлюцинация, - выдавливает из памяти любые лишние (почти все) детали. Она приехала к господину Бледному, тот умер незадолго до. Она поехала обратно. Всё. Когда винг плевался благодарными письмами Офелии, забываться было тяжелее, но Соня думала, что неплохо справляется.

Когда она вернулась, от нее уже требовали отчет за квартал. Чего вы добились, Софья? Они устроили публичное чтение - от каждого по паре абзацев. Гюйгенсы закатили очередное представление, Шварц из родных тайных знаний открыла что-то в области июньских двух лун. Онн был доволен.

Потом вызвали ее.

Она вышла к трибуне, развернула смятый листочек. Ей казалось, все взгляды направлены на нее - насмешливые. Покровительственные. Кажется, еще чуть-чуть и ее, двоечницу, публично отчитает лицейский учитель перед всем классом.

- К сожалению, последние полгода не принесли значительного прогресса моим исследованиям, однако...

- Возможно, последние двадцать лет?

Софья поджала губы, пристально посмотрела на Моэма. Тоже из ее отдела. Повелитель.  Каждый год одно и то же - разница лишь в том, что прежде, при Монтгомери, он не позволял себе настолько прямых издевок.

Отчет как-то непроизвольно свернулся, смялся в руке плотным комком и отправился Моэму в лицо.

- Моэм, идите... на хуй, - это сказала не она, она - честно - не хотела.

В общем, когда она вернулась из Предместья, она поняла, что что-то пора менять.

Черемуха нетерпеливо тянет вперед, будто поводок ведет она, а не Соня - ее протаскивает через деревянный мостик над каким-то прудом, через прогулочные дорожки с сомнительного вида пешеходами, куда - Соня и сама не знает. Встретиться-то они договорились, а где именно - нет.

- Тише, Мушенька, - но Мушенька не слушает. Софья решила, что убьет двух зайцев одним выстрелом, выгуляв ее пораньше, и совсем не подумала о миллионе тревожных возможностей, связанных с этим. А если у Лидии аллергия на шерсть? Перья - не совсем то же самое.

Ей стыдно. За выходку на чтении, за винг, высланный Оливиоли и за то, что она разрешила себе представить, будто она кому-то сдалась. Дурацкая идея. Позавчера Раневская была исключительно решительна; не боялась отказа, четко представляла, как будет убеждать Лидию в своей исключительности, но через пару часов всё выветрилось, оставив Соню хвататься за голову и запивать нервы настойкой.

Да, была Пайнека, но она была давно, и страшно представить, какую толпу людей за год видит страж. Может, Лидия ее и не помнит? Согласилась из вежливости? Слышала о случившемся, хочет поглумиться? Нет, у нее есть дела и поважнее. Есть же?

На скамейке под дубом, спиной к ней, показывается знакомый песочный затылок.

- Лидия!

Она кое-как успокаивает зверину, пытается поправить прическу - бесполезно, конечно, - и вышагивает к старой знакомой.

Усилием воли - на "ты".

- Прости, я, видимо, опоздала...

Отредактировано Софья Раневская (2019-05-30 02:40:22)

"По поводу вашей просьбы."

Надо было на "вы".

Еще стыднее. Перестраиваться уже поздно и совсем неловко - остается только продолжать, вдруг она вспомнит...

Соня садится рядом, складывает руки замком. В какой-нибудь психологической книжке эту позу охарактеризовали бы как "рисунок сорок пять: напряжение; оборонительная". Оборониться хочется не от Лидии, - может, совсем немного, - а от еще неуслышанного ответа. "Я поговорила с начальством, и вы, Софья, нам даром не всрались, простите" - да, пожалуй, в такой манере она и скажет. Всегда ожидать худшего.

Вот, сейчас она попытается улыбнуться, сделать вид, что совершенно не разочарована и не так уж сильно хотела - как нормальный взрослый человек. Соберется, аккуратненько попрощается и пойдет домой. Дома поспит. Проснется, поплачет, потом попросится к Эдриану на полную ставку.

Лидия убивает короткую паузу; Раневская вроде бы слушает, а вроде и не слышит. Слова отзываются в голове случайными неуместными мыслями: "Тень не любит, когда его так называют", "Тина - это та, темненькая, строгая?", и суть их доходит так же, как Соня на встречу - с запозданием.

Пару секунд она только непонимающе моргает, переваривая информацию. Сдерживается, чтобы не уточнить: правда?

- О, нет-нет, не нужно! Я же уже знаю, чем буду заниматься у... тебя. Да и мы ведь знакомы - не в смысле, что я хочу одолжений по знакомству, понимаешь, о госпоже Шейли я совсем ничего не знаю. Уверена, она замечательная, просто...

Вздох. Отлично, Соня, так и надо разговаривать с будущим начальством. Лучше не придумаешь.

- В общем, я буду рада поработать с тобой еще. Я не против специфики твоей работы... теперь должно быть проще.

Объяснять, что создало это заветное "теперь", слишком сложно и долго.

А ведь у Стражи тоже проблем было - хоть отбавляй. Раневская замечает усталость на ее лице, в голосе. Может показаться, будто это состояние для Оливиоли перманентно - тогда, два года назад, она выглядела так же, если не хуже. Соне она представлялась редким трудоголиком.

Вопрос напрашивается сам собой, и задать его страшно, и страшно хочется. Попробовать. Не как психолог.

- А ты вообще как?

Она машинально принимает фляжку («Софья, отнесите это, будьте добры, в двести четырнадцатый кабинет»), не сознавая поначалу, что она такое и что с ней делать. Ну, Соня, будем думать логически: в флягах носят воду и, допустим, какие-нибудь коньяки. Судя по сморщившемуся лицу Лидии, водой там и не пахнет. Да, Соня, есть люди, пьющие прямо посреди дня. К тебе половина пациентов обращается с алкоголизмом, если ты забыла.

Соня боится пить. Не конкретно сейчас, в целом - на каком-то инфантильном уровне ее сдерживает ипохондрический страх: вот начнешь с пары рюмок, а закончишь с хронической белочкой. Учитывая шансы победы Софьи в битве с любой зависимостью, ей действительно лучше не начинать. Здоровее будет.

И всё же - немножко ведь можно... Чехов за всю жизнь выпил, наверное, океан шампанского, а из ума не выжил - и какие рассказы писал! Да и отказаться - смертный приговор оставшемуся шансу на нормальный диалог.

- Спасибо.

Нюхает, пытаясь понять степень крепости - бессмысленно, слишком мало опыта. Черемуха, учуяв незнакомый запах, лезет грязными лапами на колени, а Соня неуверенно отталкивает ее обратно на землю: нет-нет, это не тебе.

Зажмурившись, делает глоток. Тут же отнимает горлышко от рта, шипит сквозь зубы, думает уже вернуть Лидии, но вскоре обжигающий спирт перетекает к животу. Не так уж плохо...

Отпивает еще.

И еще.

Нет, выпивать всё в одну рожу тоже нельзя, стоп.

Но отчего-то ей не стыдно - да ладно уж, всегда можно купить еще и вернуть Оливиоли целую бутылку. Да и вообще - не стыдно. Мягко, ватно, щекотливо-забавно.

- Ты извини, - ставит флягу рядом, на скамейку. Хихикает самой себе - уже за сорок перевалило, а пьет, как школьница. - Я не умею.

Жаль только, что на Лидию алкоголь такого эффекта не оказывает; как была хмурая, так и осталась. Логично - со стажем эффект теряется.

- Собака-то? Неделю. Нет, погоди, меньше! Дня четыре. Я ее взяла, когда приехала. Ты погладь ее, если хочешь, она не кусается. Нет, с некоторыми кусается, но ты же не из этих...

Или Лидия спрашивала не об этом?

- Вообще всё случилось, когда я приехала обратно. Ты же знаешь, что с Монтгомери? Знаешь, конечно. Они без него решили устроить реформы. Раньше все отчитывались ему - ну, через главу отдела, через Онна. А теперь захотели друг перед другом позачитывать. Что я им зачитаю? И один - кошмарный человек, прости, пожалуйста, - говорит мне: двадцать лет прошло, а ничего не вышло. Как будто я не знаю!

Складывает руки на груди, вспоминая напыщенную морду Моэма и этот его мерзкий, налаченный зачес. Потом вспоминает, что случилось дальше.

- Я после Предместья очень нервная. Он мне это сказал, а я кинулась в него отчетом. И послала... ну, туда, - смущается повторить это вслух, и загадочное «туда» получается шепотом, как самая сокровенная тайна. - Сама понимаешь, как все отреагировали. Ну я и написала тебе. Прости, что так вываливаю...

Софья слишком быстро пьянеет.

Отредактировано Софья Раневская (2019-05-31 05:17:48)

Можно.

Соня не говорит этого вслух; только важно кивает с выражением «я всё понимаю» на лице и легко обнимает. Это не кажется излишним. Странно - они же едва знакомы? Но Софья отмахивается от этого «странно», как от надоедливой мухи - ну и что? Лидии херово. Ей - тоже. Лидия говорит о своих проблемах открыто, естественно; ее не приходится тормошить, не приходится спрашивать отвратительное, стоящее поперек горла «что вы сейчас чувствуете». Она просто... Нормальная. Нормально ненормальная. О Воля, Соне нужна нормальность, как воздух. И почему ей вечно попадаются одни больные?

Лидия тоже устала. Тоже хочет освободиться, начать сначала, но не может. Тоже несет ответственность за кучу чужого дерьма, тоже не справляется.

Раневскую пробирает сочувствие на каком-то непривычно обычном, бытовом уровне. Не мученическое, не виноватое, не врачебное. Уважительное.

- Да я же знаю, что у вас тяжело, - она тянет руку туда, где должна была быть фляга, щупает скамейку, еще не понимая, почему на ней ничего нет. Растерянно оглядывается. А-а-а, вот оно что! И аккуратно забирает ее у Оливиоли.

- Разреши-ка...

Пьет.

Проливает пару капель на Лидины брюки, благополучно этого не заметив.

- И знаю, что тебе тяжело. Я бы сказала - открывай агентство, что бы там ни было, но всё не так просто, да? Всегда всё наперекосяк... Я поэтому и хочу к вам, Лида. Я там бесполезная, понимаешь? Не делаю ни черта, надеюсь на что-то, а ничего нет. А у вас этим злобным и недоверчивым хоть какая помощь нужна. Не хочу своего, хочу для кого-то. От отчаяния - да, наверное. Но нормально же отчаяться в том, что невозможно? А к вам - от понимания.

Она немного отодвигается, смотрит пристально; серьезно так, будто на допросе, с трудом держит голову ровно. Молчит. Со стороны, должно быть, выглядит смешно.

Она не знает, что такое Лидия Оливиоли, но очень хочет узнать. Разобраться в ее вздохах, расспросить, что было в Норвежском (информация в распоряжении Сони - заголовок в желтушной газете), что с отрядами, почему не вырваться, что она забыла в голове Тео Нокса аж восемнадцать лет назад. Мысленно мелькают «нехватка телесного контакта», «замкнутость», «нереализованность эго». Соня стирает их. Никаких диагнозов.

Узнать так, как узнал бы нормальный человек.

Софья выходит из своего транса, широко улыбается. Подбирает Черемухин поводок, встает, пошатнувшись. И даже будто не оставляет выбора, навязчиво рекламирует:

- Лидочка, а хочешь, пойдем ко мне? Там грязновато, но всё-таки... У меня пирог есть, мясной. И суп.

Интересно, Лидия в курсе, что такое борщ?

Софья машет ладонью - не голодная, ну конечно! Будто кормят вас в страже чем-то  кроме ночных смен и неподписанных бумажек. Просит хотя бы попробовать. Ну хотя бы кусочек. Соне-то самой еда в глотку последние дни не лезет, а готовить хочется почти одержимо.

Под локоть они выходят из парка, под локоть идут к соседнему скверу; Софья изредка оглядывается на здание стражи, а прохожие изредка оглядываются на Софью - Лидия на ее фоне представляется истовой трезвенницей, ответственной женщиной, помогающей подружке-пьянице, налакавшейся средь бела дня, дойти до дома. Теория, в общем, близкая к истине, только они не подружки. Лидию это напрягает - Соня достаточно насмотрелась на человеческую мимику, чтобы определить дискомфорт.

Пьяной - проще. Все Сонины барьеры стали плюшевой, податливой версией самих себя, совсем ее не сдерживая - ей это приятно. Настолько, что она совсем забыла: Лидия ей (больше - она Лидии) чужая. Ну, Соня, было бы тебе весело тащить чью-то пьяную тушку через весь город? А в рабочее время? А едва знакомую тушку?

Лидии нужно помочь.

Особым способом.

- Настойки... Настойки пью! На валериане.

Раневская чрезмерно хихикает собственной шутке, видимо, находя ее очень остроумной. Не скажешь же, что пила только водку на похоронах и шампанское по праздникам? Последние двадцать лет точно.

- Лидочка, я же у тебя... - Софья хорошенько встряхивает на три четверти пустую флягу, демонстрируя звуком количество оставшейся жидкости. -  Я ж у тебя всё выпила, ты чего? Я заплачу, а возьмем, что нравится тебе. Я-то выберу красивую этикеточку, а мы потом это пить не сможем.

Особый способ - три бутылки Лидиного любимого. С ехидным удовольствием вытряхивая из кошелька заработанные честным трудом лайны, Соня верит, что взрослые самодостаточные члены общества укрепляют отношения именно так; из лавки на Круговой площади они уходят с вином и коробкой каких-то дешевых, но вполне симпатичных конфет. Уж что, а их Раневская точно съест.

В целях безопасности бутылки несет не она.

Они проходят по мосту через Шлотту, сразу за мостом - обшарпанный трехэтажный дом. Винтовая лестница с расшатанными перилами, на третьем этаже - старая-старая дверь. Соня ищет в карманах ключи, пугается, не нащупав их, паникует - а, в другом кармане, всё в порядке, Лидия! Проворачивает.

Черемуха тут же врывается внутрь, оставляя на паркете следы грязи. Вздох. Пропускает Оливиоли внутрь, заходит следом; без рук скидывает туфли и оставляет их в каком-то углу.

Шаркает босыми ногами на кухню.

- У меня, кстати, бокалов нет. Ничего, если мы из кружек попьем?

Гордо, как боевой трофей, пытается откупорить первую бутылку - сначала выкручивая пробку ножом, потом - додумавшись взять штопор. Почему штопор есть, а бокалов нет?

- Ты присаживайся, - вино ласково журчит в поставленную перед Лидией кружку; Соня самую чуточку его расплескала, но это ничего - со столом всё будет хорошо. - Сейчас...

Софья достает, поднимаясь на цыпочки,  из кухонного шкафа пирог. Разворачивает слои пергамента, проверяет - не засох, чудно. Отрезает кусочек - маленький, как обещано - и подает с вилкой.

- Спасибо, что согласилась, - теперь, проявив всё необходимое гостеприимство, Соня водворяет непослушное тело на стул. - Не пирог съесть, в смысле! За это тоже, конечно, - кушай, - но за то, что пришла. Я... У меня тут редко гости. Я тебе очень рада.

Себе наливает в чайную чашку. На будущее: купить посуды.

- А что насчет агентства? Ну, ты говорила. Почему не получится?

Соня думает.

Думать сложно - древний, вросший уже в ее мозг механизм перещелкивает, вяло крутит стандартный набор штампов. Советы при профессиональном кризисе. Советы при трудоголизме. Советы при зацикленности на ответственности. При чувстве вины. При отсутствии (отказе от) самореализации. Или - неполноте?

Тип высшей нервной системы - слабый инертный...

Она заглядывает в чашку - в вине едва заметно отражается ее лицо, бросая редкие волны. Она же хотела побыть человеком? Другом? Нет? Всё?

Лидии хочется помочь. Хочется, чтобы было агентство, чтобы не было никаких начальников, чтобы она знала, что забота о себе - не побег и не трусость. Врач мог бы в этом убедить. Попробовать. Потому что врач - всегда как бы немного сверху вниз, ему доверяешь, потому что... ну он-то должен разбираться, врач - не гадалка с Четвертой Шлотной! Потому что понятия не имеешь, что он за человек, и ожидаешь, что в своей-то жизни он точно не совершает тех же ошибок.

И если врачом Софья была весьма посредственным, то другом - и того хуже. Психолог может позволить себе советы, которым не следует сам; друга же они превращают в лицемера. Голая, без вычитанной литературы и тугодумных пациентов, Раневская - тощее, прогибающееся под малейшим дуновением ветра деревце. Ни листочка, ни корней-то толком нет. Под ним не укроешься, и яблок на нем точно не растет. Если бы все это сразу понимали...

«Я хуёвый руководитель, будем честны, Сонечка. Я и как человек не очень, но вот как руководитель – совсем пиздец...»

Они, в целом, чувствуют одно и то же. Похожи. Да, обе взяли на себя больше, чем могут - и чем должны. Обе хотят сбежать. Лидия - и есть Сонин побег; а ей самой - некуда.

- Да ты ругайся, ругайся спокойно...

Она смеется беззлобно, когда Лидия называет ее нормальной. Когда стесняется сказать «ты». Не потому, что это смешно - смешно, что они даже боятся друг друга одинаково. Из-за нормальности. Значит, наверное, обе больные.

Она настойчиво подливает Лидии еще и еще. Это можно считать спаиванием? Вскоре Лидия справляется и сама.

Тогда Софья наконец выпивает своё.

«Ответь что-нибудь. Поддержи. Дай понять, что всё наладится».

Пусть это был бы приказ какой-нибудь внутренней богини, Соня всё равно не послушалась бы. Да откуда ей знать, наладится, не наладится?

Может, нормальные просто не думают.

- Я уверена, что ты не хуёвая. Ну, то есть, я тебя не знаю толком еще, но когда работаешь психологом двадцать лет - сразу замечаешь, - неожиданное высокомерие. Софья одергивается, и, смутившись, поправляет себя. - Не в смысле, что есть хуёвые люди вообще... но видно же, когда человеку на всех плевать. И жестокость видно.

Лицо Доу в доме Пьерро.

- А тебе точно не плевать. Ты - вон - убиваешься... Ты знаешь, есть куча всего, что можно тебе сказать. Терапевтически. Да только я на самом деле не знаю ни черта, что делать. Я же в своем-то дерьме сколько варюсь, а у тебя - у тебя оно сложнее, намного, Лидочка, потому что ты вещи делаешь - сложнее и важнее! Я даже представить не могу, как ты с таким живешь.

От прямолинейности - непривычно и неловко; Соня улыбается, смотрит куда-то в сторону. На помощь, точно чувствуя, несется Черемуха - устав грызть обои в спальне, та переключилась на запах пирога. Улеглась у стола, жалобно смотря на гостью: дай, мол, немножко. Хозяйка боролась с этим взглядом последние два дня - заводчик крайне настойчиво советовал не кормить собаку со стола; вредно. Но сейчас Соня думает - не дохли же петербуржские дворовые от отбивных? А эта - вообще готова сожрать кусок от Повелителя. Один разочек - можно.

Или, может, так легче отвлечься от смущения.

- Жуткая обжора, - разговоры о животных ведь разбавляют обстановку? - Ну на, на.

Она, забыв даже спросить разрешения, отламывает вилкой от остатков Лидиной порции; перекладывает на блюдце, ставит на пол - и Черемуха тут же набрасывается на мясо. Смотреть на нее - успокаивающе...

Но Лидия задает следующий вопрос.

Тот, на который никогда не знаешь ответа. Экзистенциальный.

- Да отчего бы и не пригласить? Нам же с тобой работать еще. Раз уж ты не уходишь, из Стражи-то... вот забавно было бы, если бы я тебя убедила уйти, и ты бы была моей начальницей - номинально - только сегодня?

Нервное хихиканье.

- Я правда не знаю, почему. Просто... мне это нужно было, наверное. Я тут сколько живу - в Сказке - а у меня, в общем, никого и нет. А с тобой мы хоть дело общее имели, и ты мне показалась тогда - и в парке тоже, - очень хорошей. Открытой какой-то, честной. С честными проще не жаться. Я раньше не такая была, когда жила у себя - ты же знаешь, откуда я? - а потом всё наперекосяк пошло, и я уже не знала, что делать. Сюда попала - решила, что опять знаю. У меня было исследование. Если в Сказку попадаешь с каким-то желанием, если в момент перехода веришь в чудо, и чудеса в Сказке возможны, - значит, - мне казалось, - есть какой-то способ, чтобы это желание исполнилось на самом деле. Тебя же фэйри тянут в Сказку потому, что им так природа велит; а зачем? Если природу эту обратить в свою пользу, все могли бы быть счастливы.
Может, Воля сама хотела создать нам такое вот... совершенное место, а потом оно испортилось. Люди слишком несчастные. Для совершенства.

Оно льется как-то само, неконтролируемо, с запинаниями - Софья только тогда понимает, проговорив, что давным-давно уже не обсуждала свои теории вслух. Не с кем и некому. Да и толку?

- Ты же тоже это чувствовала, когда договор подписывала? Или ты...?