Она была прекрасна. Неподражаема. Восхитительна. В какой-то момент Тень даже подумал, что влюбился, но это было бы чересчур, да? Ха. Да. Это было бы слишком.

Он назвал её просто — Машина; хотя она, разумеется, заслуживала целой кучи других, куда более благозвучных имён. Имена могли подождать. В отличие от Тени.

В конечном счёте, приглашать Оли именно сегодня было немного рискованным решением. Довольно опасным. Чертовски, прямо скажем, отвратительным решением — и Тень с удовольствием принял его прямо с утра, отправив Лидии не менее десятка вингов с самым разнообразным содержанием. Карандаш в его руке дрожал так, будто он оприходовал запасную фляжку в одно лицо с самого пробуждения, но Тень не пил последние две недели. Больше? Может быть, больше.

За это время внутреннее убранство его дома заметно преобразилось: гостиную он целиком отвёл под Машину, в ванной разбирался с деталями и ингредиентами, а на кухне всегда кипело что-нибудь чертовски взрывоопасное. Спальня... где-то точно была. Спальня заботила Тень в самую последнюю очередь.

Удивительное всё-таки время! Почему-то каждый раз, когда он возвращался домой и буквально валился с ног от усталости, стоило только солнцу зайти за горизонт — и неожиданная бодрость тут же заставляла вскочить с дивана, засучить рукава и снова взяться за работу. Наверное, дело было в Машине. В конце концов, она действительно чертовски... вдохновляла.

Его дом насквозь пропах травами, дымом и кровью. Это были хорошие дни.

А сегодняшний день грозил стать ещё лучше, чем все предыдущие. Самый ответственный день — день первого эксперимента. Технически, впрочем, второго — и далеко не день, а вполне себе ночь, но всё это лишние детали. Вдаваться в них прямо сейчас было бессмысленно.

Выдернув последнюю занозу из пальца, Тень мельком заглянул в валявшийся на полу осколок и поприветствовал широкие круги под своими глазами столь же широкой улыбкой. Пожалуй, любой здравомыслящий человек сказал бы, что он выглядит паршиво. То есть даже более паршиво, чем обычно. Однако чувствовал себя Тень так, будто горы готов свернуть. И это было куда важнее любого физического состояния. Ну серьёзно, кому какое дело до такой ерунды, если речь идёт о...

Ладно-ладно, он снова слишком торопится!

Выглянув за дверь в шестой раз за последние пару минут, Тень наконец-то завидел невдалеке знакомую фигуру и тут же замахал обеими руками. Как раз вовремя! Просто замечательно, просто чудесно, просто ве-ли-ко-леп-но.

Они точно друг другу понравятся.

Вопросов было много — целых три. Запомнил Тень только последний.

По всем правилам приличия, следовало пустить Оли за порог, но он только сильнее прикрыл дверь, когда она подобралась поближе. Прикрыл — и побарабанил пальцами по тыльной стороне ладони, прокручивая в голове недавние события.

— Пару недель назад?.. Ну, помнишь те славные дни, когда я совсем не появлялся на работе? В начале месяца. Помнишь, конечно. Так вот, у меня было время подумать — я воспользовался им, подумал и понял много всего хорошего, но какая сейчас разница, правда? Никакой! Давай я тебе лучше кое-что покажу.

Чуть боязливо приоткрыв дверь, Тень поправил выпачканный в краске воротник рубашки и кашлянул в кулак. Ответ на так и не заданный (кажется?) вопрос он, разумеется, подготовил заранее.

— И да, — начал он, многозначительно вскинув вверх указательный палец, — прежде чем ты скажешь что-нибудь на этот счёт: обещаю, я постараюсь появляться на работе чаще! Но это не значит, что буду. Это значит, что я постараюсь. Хитрó, да? Лингвистическая уловка. Последнее время мне в голову приходит много таких.

И не думая спрашивать разрешения, Тень спешно стянул с Оливиоли плащ, повесил его на ближайший крючок и вскинул брови, заметив кобуру. Искреннее восхищение на его физиономии заиграло новыми красками.

— О, так ты подготовилась! Прекрасно, просто великолепно, очень продуманно с твоей стороны. Мне, пожалуй, тоже следовало захватить что-нибудь в таком духе. Опасное. Огнестрельное. Оружие, одним словом. Ну, в другой раз! Итак. — Остановившись перед дверью в гостиную, он хрустнул костяшками пальцев и торжественно коснулся ладонью ручки. — Готова? Я хочу познакомить тебя кое с кем. А кое-кого — с тобой. Что ж, Лидия Оливиоли, пожалуйста, скажи «привет»... Машине.

Распахнув дверь, Тень даже немного замешкался, не очень понимая, что делать: искать следы восторга на чужом лице или тоже взглянуть на плод своих трудов в блёклом ночном освещении. Выглядела она и вправду невероятно: как следует выкрашенная в приятный тёмно-зелёный, пахнущая свежим деревом, обтёсанная до абсолютной гладкости... Случайный прохожий мог бы назвать её как-нибудь по-дурацки — ну, «дверь», например (потому что именно дверью она, в сущности, и была), — но Тень отказывался лишать Машину её гордого статуса даже мысленно. Это была Машина. И Машина, судя по всему, не вызывала в Лидии Оливиоли особой симпатии.

— Ну... как она тебе? — поинтересовался он как можно более осторожно, изо всех сил стараясь скрыть лёгкое разочарование в тоне. Все они тут должны как следует подружиться, чтобы план сработал. Возражения не принимаются.

На самом деле, он не планировал сегодня пить. Он, в общем-то, не пил уже... Сколько, последние пару недель? Вау. Звучало как очень большое число недель. И это большое число наверняка стало бы ещё бóльшим числом, если бы не... Ну, в общем, обстоятельства.

Тень икнул, мотнул головой, выпутываясь из рогов, и стыдливо покосился на Машину. Нет, правда, одно дело — тихо и мирно выпить дома, и совсем другое — нажираться на пару с Оли в её присутствии. Нехорошо. Почти как перед ребёнком; впрочем, почему «как»? Ей ведь всего несколько дней от роду. Натурально — младенец.

...и-и-и он действительно напивался при младенце. Боже. Просто ужасно. Оставалось только надеяться, что мама не узнает. Ну, то есть, вон та, настоящая мама из реального мира, которая провожала их с Дэнни в школу короткими поцелуями в одинаково растрёпанные макушки, а потом — точно так же — провожала на войну, а потом...

Нет, не то.

Тень икнул ещё раз, на всякий случай, чтобы уж наверняка отогнать подальше все мрачные мысли. Как известно, никакая мрачная мысль не была способна вынести больше пары секунд в голове икающего повелителя ужаса.

— Ну знач-так! — многозначительно проронил Тень, поднимая вверх указательный палец. Палец. Да. Взгляд медленно переполз с Оли на этот самый палец, и, недолго думая, Тень присоединил к нему второй, тоже указательный, разместив их рядом друг с другом. — Это ты. Узнаёшь? Нет? Неважно! Потому что вот это — тоже ты. — Рядом с указательными пальцами появились ещё и средние. — И это, и это, и все остальные — тоже ты. Лидия Оливиоли в пальцевом эквиваленте. Но!

Тень резко сжал обе руки в кулаки и снова вытянул вверх только один из указательных пальцев. Правый.

— Но только эта ты сейчас согласишься отправиться со мной на Перекрёсток. Пьяная и Решительная Лидия Оливиоли! А вот это, — Тень оттопырил большой палец, — Неудачливая Лидия Оливиоли. Через секунду она погибнет от падения башни учёных на крышу моего дома. А вот э-э-это!.. — Средний палец. Символично. — ...Жуткая Лидия Оливиоли. Она стала повелителем ужаса, убила Тиамат, заняла её место, питалась детьми и терроризировала Валден всю свою бесконечную жизнь! Неплохо, а? И знаешь, что всё это значит? Знаешь?

Тень даже на ноги вскочил от восторга и едва не расплескал свою настойку, растопырив руки по сторонам.

— Это значит, что я был прав! Нет никакой смерти!

Пауза в пару секунд. В тройку. Не встретив ответного энтузиазма, Тень пожал плечами и поставил стакан на полку.

— Ну всё, собирайся. Давай, топ-топ, все уже заждались. Кстати, кто? Кто-нибудь заждался? Нас ведь встретят на Перекрёстке? А что там ещё есть, кроме перекрёстка? Или только перекрёсток? И как тогда вы там все на нём помещаетесь? Ох, извини!

Последняя реплика была адресована Машине, в которую Тень едва-едва не вписался виском. Наверное, не стоило разговаривать и ходить одновременно. Многозадачность никогда не была его сильной стороной.

— Извини, — повторил он уже тише, аккуратно похлопав ладонью по ручке. — Мы туда и обратно, честное слово. Ты же... Тебя же... В общем, ничего страшного, что я так? Мне очень надо самому проверить и своими глазами увидеть, чтобы, ну, ты понимаешь. Чтобы знать.

Кажется, она не возражала — под его ладонями зелёное дерево отозвалось немного печальным, но понимающим теплом. К Оли Тень обернулся уже с прежним энтузиазмом:

— Ну, поехали: экспресс-курс от холда о Перекрёстке! Я записываю! То есть не записываю, конечно, — так, только запоминаю. Но запоминать — это всё равно что записывать, но как бы изнутри, на подкорке, и карандаш искать не надо, а то я его постоянно забы... Всё, молчу, молчу!

Дверь — не понадобится. Машина — понадобится! Вслух Тень этого, впрочем, говорить не стал: если пообещал молчать, то молчи как следует. Вот он и молчал. Так старательно, как только мог во всём своём нетрезвом состоянии. Судя по всему, перед Перекрёстком в этом деле ему предстояло поднатореть.

— Ага. Хорошо. Понял, — закивал Тень уверенно. — Холды, костёр, сидят, говорить не надо, чтобы не выпасть. Звучит просто.

Компаньон прибыл, Машина готова, правила вызубрены наизусть — значит, можно отправляться? Ладони Тени застыла над дверной ручкой, касаясь только самыми подушечками пальцев. Не страшно, совсем нет — скорее волнительно. И самую малость... беспокойно. Он чуть-чуть повернул голову, перевёл взгляд с зелёного дерева на Оли и улыбнулся осторожно, даже невнятно как-то.

— В общем... Не исключено, что мы будем падать. Недолго — наверное, недолго! — но ощутимо. Так что будет хорошо, если ты ухватишься за меня и будешь держать, ладно? Крепко. Неловко получится, если нас раскидает по разным мирам... специализаций.

Нет, правда, почему он, чёрт возьми, не продумал все риски? Это ведь не так сложно — прийти к простой, очевидной мысли о том, что двое существ необязательно окажутся в одном и том же месте после перехода! Проклятье. Пр-роклятье. Тень поджал губы, пожевал нижнюю и дёрнул подбородком. Идея.

— Ну, полетели!

Дёрнув Лидию за воротник, он стиснул её в объятиях и рухнул. В прямом смысле и с прямой спиной, этой самой спиной вперёд, ровненько в дверной проём. Ладонями к талии, лбом в лоб (больно, кстати!) и губами — к губам. Ну так, просто на всякий случай. Сложно, наверное, раскидать двоих идиотов по разным мирам, если эти самые идиоты ещё и целуются в момент перемещения. Не по-божески! А если Оли потребует объяснений, ей придётся дождаться того момента, пока он снова сможет говорить. То есть — до выхода из Перекрёстка. То есть — ждать достаточно долго, чтобы Тень успел придумать хоть немного внятное объяснение.

Гениально. Он был гениален.

Первое, что бьёт ему в голову, — тишина. Абсолютная, голодная, первородная тишина, уводящая сердце куда-то в пятки — от такой не спрячешься.

Второе — собственная неуклюжесть. Когда глаза мало-мальски привыкают к темноте вокруг, Тень вытягивает руки, осматривает внимательно каждую и пробует пошевелить пальцами. Выходит как в замедленной съёмке. Пьяно и странно.

И третье — совсем немного, на самых только задворках — страх. Совершенно естественный страх скептика, городского, оказавшегося вдруг посреди чащобы. Шелестит что-то вокруг, скользят за деревьями тяжёлые спины, а ты — не серьёзнее ребёнка. Ни опасности, ни интереса не представляешь. Просто так.

Но если холды здесь растворяются в собственных инстинктах, то Тени растворяться не в чем. Потому — и ноги деревянные, и дыхание спёртое, и сердце колотится, как ненормальное. Он делает шаг вперёд, прорубает подошвой ботинка какую-то ветку — треск посреди молчания — и цепляется за руку Лидии. На секунду кажется, что у неё и не пальцы вовсе — крепкие когти хищной птицы, — но всё это так, враки, наваждение. Тень сжимает чужую руку покрепче и послушно вторит быстрому, радостному шагу.

Радостному.

И как ей вообще удаётся?.. Для Тени это — вроде причудливого аттракциона. И хочется, и колется. Всё внутри требует профессорским тоном: «Домой», — и тогда он упрямо ускоряет ход, стараясь поспевать за ловким танцем Лидии. Не прислушиваться ведь к голосу разума. Вот ещё, глупости.

Когда ноги начинают сплетаться друг с другом, путаться в высокой траве, Тень отрывает рот и втягивает шумно воздух, чтобы попросить — помедленнее, погоди секунду, шнурки развязались! — но вовремя вспоминает правила игры. Да. Молчание. Разумеется. Ну и как им тогда, спрашивается, друг друга понимать?

Он находит единственно верный способ: цепляется руками за чужие плечи, дёргает кое-как на себя (с каких пор она стала такой, ну, сильной?) и валит неловко в траву. А потом — выдыхает наконец шумно, но беззвучно. Неужели.

Поднимаясь, счищает с рубашки приставшие комья земли и протягивает руку. Джентльмен — он и посредь леса джентльмен; только пусть не заставляет опять нестись во весь опор. Сердце старое, ко всяким Перекрёсткам не привыкшее... И почему, кстати, никто до сих пор не проложил здесь нормальных дорог?

Он всматривается в небо — странное, слишком объёмное, чересчур широкое. Тень привык к сказочному: днём — соплетение оттенков, ночью — кромешная пустота. А здесь и время дня-то не определить толком. Темно — это да, это понятно. Звёзды вот ещё. По всем параметрам — чистой воды ночь, но Тень всё равно сомневается. Что-то не позволяет ему сделать этот вывод, во всех отношениях простой, практически очевидный.

Наверное, всё это потому, что сказочная ночь рациональна. Тень знает, что сгущающийся в закоулке мрак — это к откушенной в скором времени конечности, а резкая мигрень где-то в районе corpus mamillare — к очередному приступу филлио. Сказочную ночь легко осмыслить и понять. Ночь на Перекрёстке такому осмыслению не поддаётся.

Нет, наверное, должны быть какие-то изыскания на этот счёт. В том же отделе чар, или там географии. Надо бы спросить в следующий раз, когда...

Так, стоп, это ему сейчас перья в щёку уткнулись? Ладно. Ла-адненько.

Тень вытягивает руку и несмело тянется ладонью туда, где, по всем предположениям, должен находится затылок Оли. На ощупь... Ну, затылок как затылок. Волосы там. Наружный кожный покров. Значит, пронесло — хвала Воле. И всем Семерым заодно тоже хвала. Не то чтобы он имел что-то против птицы; птицы — замечательный класс, его любимый. Но всё-таки... странновато. Непривычно. Необъяснимо.

Он гладит Лидию по растрёпанной макушке, запоминает расположение звёзд на глаз и даже, кажется, успевает уловить распластавшегося посреди небосвода Змееносца, а потом...

Мда.

Как Тени удаётся не завопить в этот момент во всю глотку — загадка. Наверное, дело в старых стражеских привычках: в какой-то момент просто перестаёшь реагировать на любые, даже самые косматые, самые громадные и самые зубастые неожиданности естественным криком. И начинаешь молчать. Упрямо, напряжённо; даже тогда, когда тебе прямо на лицо капает тяжёлая слюна.

Лидия, убери это.

Пожалуйста. Убери.

Повелительское чутьё у повелителей-то, конечно, есть, вот только к истинным, ложным и прочим формам холдов оно никакого отношения не имеет. И касается в основном, ну, смерти. Смерти, Чертогов, Зачертожья и всех сопутствующих.

В этом-то, думает Тень, пока чужая слюна стекает по его щеке, и штука. Не то чтобы он бывал во множестве разных миров специализаций — едва ли! — но Перекрёсток — самый живой из всех, что он вообще может вспомнить. Хотя бы из того, что сообщала немногочисленная литература, посвящённая междумирью. Самый живой — а значит, и самый немёртвый, чуждый любому повелителю ужаса просто по определению.

На миг — это происходит, когда Тень окончательно отвлекается от происходящего наяву, — в поле зрения вдруг мелькает полузнакомое лицо. Он вспоминает лихорадочно, хмурится — кто-то из гильдии, кажется, как будто из боевого... Проклятые холды. И как это всё у них тут работает вообще?!

Как — становится ясно секундой позже, когда комок меха и мускулов падает на него с высоты. Тень выдыхает тяжело — и искренне надеется на то, что за полноценный, произнесённый вслух «Уф-ф!» Перекрёсток это не засчитает.

❖ ❖ ❖

Не засчитывает.

Тень вспоминает об этом минутами (часами? Или, напротив, секундами?..) позже, сидя у костра. А ещё — о том, что в кармане брюк на такой случай как раз припасены блокнот с карандашом. У костра достаточно светло, чтобы записать все свои наблюдения и не выронить их из пустой головы по дороге домой — пригодятся ведь! Можно, например, отделу географии подсунуть, по традиции анонимно, чтобы не ждали недоброго от клятой Стражи.

Вот только здесь, под многозвёздным небом, в окружении получеловеческих-полузвериных полулиц-полуморд, Тень... робеет, что ли. Как-то не подходят блокнот с карандашом этому жанру. Да чего там: он и сам явно из другой оперы, но мир до сих пор терпит. Не трещит пока по швам. Провоцировать его лишний раз — так себе затея.

Тень поджимает губы, ёрзает на месте, то и дело озираясь в поисках Лидии, и блокнота всё-таки не достаёт. Опасно.