Ротт открыл глаз в полумраке собственной комнаты. В сознании стража замутненным калейдоскопом перемещались изображения, свидетельствующие о бедственном положении организма, чьим испытанием стала беспощадно затянувшаяся попойка. Разбросанные в сумбуре очередностей, в лунном свете переливались пустые бутылки. Их было так много, что стражу даже в ясном уме не хватило бы терпения, дабы их сосчитать. Тело болезненно ломило, а в затылке прогрессировал свербящий звук, присутствие коего означало, что Квадрагинтиллион пролежал на беспристрастно твердых половых досках не один час. В навязчивом желании выругаться, он совершил волевое усилие и направил нервный импульс в мозг, который обеспечил лишь раздражающее покалывание в висках и последующий тяжелый вдох. В крайне медленном темпе помещение начинало приобретать очертания, а вместе с ними — восстанавливала детали предшествующих дней память Квадрагинтиллиона.
— Ёб твою мать, — рапортовал страж сам себе в безрезультатной попытке встать на ноги, — жрать хочется, — констатировав осознанное желание, он ухватился рукой о край прикроватной тумбы, но та, предательски пошатнувшись, рухнула на бок.

От внезапного перемещения мебели резво откатилась затронутая бутылка и, с досадным звоном ударившись о ближайшую стену, прокатилась обратно по приземленной рядом с лицом стража бумаге. Вцепившись пальцами в некогда белый прямоугольник, Ротт грубо смял сердечное послание недомерка, который вот уже несколько недель к ряду писал стражам в томительной надежде обрести анонимную встречу. Содержание письма Бешеный Пес знал наизусть и вовсе не потому, что питал нежные чувства к эпистолярным навыкам автора, а потому лишь, что таких писем было много и все они — не без причины — попади к нему на стол.
— Сам бы пришел быстрее, гандон, — мужчина запустил руку в гриву красных волос и каким-то чудом обрел в себе силы, чтобы встать сначала на колено, а после — на обе ноги. За окном бедствовал вечер, переходящий в ночь, а в городе, среди лабиринтов улиц, переливались привлекательные звуки питейных заведений. На мгновение, Ротт позволил себе усомниться в ощущениях и этого хватило, чтобы предпочесть облегчению похмельной попойки — очередное приключение в радиусе загадочного сообщения. С охотой почесав обнаженные яйца и в очередной раз осмотревшись, Бешеный Пес уловил взглядом сложенный возле двери дорожный плащ. Накинув на себя просторное одеяние и пнув попавшуюся под ноги бутылку, он отправился в сторону назначенного места.

В бедных районах Валдена, где преимущественно селились разумные монстры и маргинальные отходы, неспособные обеспечить свое существование честным трудом, царила атмосфера крайней беспечности. Люди сновали из одной двери в другую и, путая частную территорию с общественной, изображали крайне умелое удивление, когда лицом к лицу встречались с яростным негодованием тамошних хозяев. Трактиры и кабаки ломились от постояльцев самой красноречивой внешности, а дороги оживали под гнетом повторяющихся историй с разбитыми окнами и наскоро выбитыми зубами. Пьяная горячка, будучи главным вдохновителем и основой мотивации здешних граждан, становилась эффективным катализатором множества событий, чье существование гораздо чаще полагалось на прикрытие ночной темной, нежели на грязно-серую освещенность дня. Несмотря на столь многогранный спектр возможностей и перспектив, Квадрагинтиллион нисколько не стеснялся своего присутствия здесь, так как не понаслышке веровал в страх, который вселял в местных проходимцев. Без исключения каждый здесь — будь то вор, бандит, случайный дебошир, насильник, мясник или законченный забулдыга, знал, что с цепным псом гильдии лучше не связываться, ведь цепь рвется легко и непринужденно, если зверь забывает о существовании закона и правил. Для Ротта существовал собственный свод норм и моральных установок, а потому, беспрепятственно пройдя внутрь руин человеческой архитектуры, он тут же схватил огромной пятерней уродливое лицо ублюдка, путающего милосердие и садизм. Одним выверенным движением, игнорируя всхлипы и вербальное возмущение, страж размозжил череп мужчины о ближайшую каменную стену. Собака, которую тот мучил секундой ранее, жалобно завизжала и с напуганными глазами уставилась в сторону главы четвертого боевого отряда гильдии стражей. Ротт гнусно улыбнулся, оглядел раны животного и, оценив безвыходность ситуации, прикончил суку выпавшим из рук “заботливого” хозяина ножом. Скулеж прекратился также стремительно, как начался.

Пахло куревом самого низшего сорта. Страж хорошо знал этот запах, так как сам частенько употреблял такие самокрутки и был вынужден иметь дело с местными дилерами и барыгами. Кто-то громко закашлялся и этот кашель нельзя было спутать: в этом районе ты либо куришь до смерти и не издаешь лишнего звука, либо ты — чужеземец. Доверившись слуху, Ротт подошел к краю импровизированного обрыва и молча уставился в затылок неуклюжего юноши, который изо всех сил тужился, старательно изображая невозмутимость. В голове по-прежнему гудело от количества пропущенного через рот спирта, а потому как-либо проявляться и спешить Квадрагинтиллион не собирался. Медленно развязав тесемки плаща, он обхватил рукой напрягшийся член и прицельно опустил практически смертоносный напор мочи на голову недотепы, стоящего этажом ниже.
— Эй, еблак кошиный, — голос Квадрагинтиллиона разрезал тревожную тишину под аккомпанемент интенсивно разлетающихся брызг, — повернись и открой рот, — повелительно утвердил Ротт, буквально целясь струей юноше в рот.

Отредактировано К. Д. Ротт (2021-03-21 23:55:20)

Парень оказался настоящим кладезем бесподобных реакций. В назойливом шуме округи он улучил момент, чтобы медленно и податливо испить из стражьего “ручья”, а, после, искренни обидевшись вкусовыми качествами предложенного “потока”, ринулся в импровизированную атаку с самыми искрометными оскорблениями. Ротту могла бы понравиться игра слов и импульсивность, с которой мальчишка делился впечатлениями, однако, не нравилась. Причиной тому послужила сопливость и общая незамысловатость юнца, способного подкрепить крик возмущения лишь скоропостижным побегом с поля ответных реакций. Квадрагинтиллион мог бы и не преследовать беспечного словоблуда, но ему чрезмерно хотелось вернуть залог внимания, которым тот одарил гильдию посредством своих безнадежных просьб и пожеланий. Спешить, впрочем, Ротт не собирался.

Медлительно, лениво, практически апатично, страж развернулся в сторону победителя жизненной викторины и поплелся вдоль посещенного здания с видом вызывающим и категоричным. Среди редких уцелевших фонарей местных улиц, случайный прохожий и бродяга могли обрести оказию лицезреть Бешеного Пса во всей его природной красе. Пусть на огромное тело и был натянут такой же огромный плащ, он, тем не менее, не мог сокрыть под широким тканевым полотном природное естество и достаток, которым мужчина оброс за многие годы физических нагрузок и оперативных мероприятий. Почти не видя округи, в пьяном умате и затуманенном разуме, страж уверенно тащился по узкому проулку, взяв за ориентир своего направления — незримый свет восхитительной интуиции. Он хорошо знал эти места и без проблем ориентировался в пространстве: вопреки усталости и головной боли, он спокойно опускал голые стопы на холодный камень брусчатки, разбросанной в окрестностях, резко обрастающих бестолковой перебранкой. Участниками конфликта, как ни странно, стали заурядный имбецил, каких полно в этой части города, и, накрученный на палец беспощадного самообладания, искомый убегающий имбецил.

Ротт хитроумно улыбнулся и на большее его не хватило: для смеха в робкой борьбе мальчишки и агрессивном напоре обиженного мужлана не хватало изящества. Для полноты картины не хватало лишь философской беседы в россыпи мудрых умозаключений, какими люди обрастали в моменты наивысшей угрозы и опасности для собственной жизни. Бешеный Пес было собирался вмешаться в противостояние, дабы избавить от зрительских мучений собравшихся вокруг зевак, но, сделав шаг в направлении непревзойденных актеров, поперхнулся слюной от нарастающего удивления. С одной стороны, горе-борцы разродились на сочные и туповатые фразочки, а, с другой — мальчик решил опустить озлобленное быдло на собственный уровень. Буквально: бледный обоссаный юнец вообразил, что, при отсутствии собственных, всегда можно отобрать чужие яйца. К всеобщему сожалению, навыки пересадки у истеричного паникера были ниже рекомендуемой нормы, а, посему, когда “изуродованный” лизоблюд познал истину в оперном пении и закричал с нерушимой претензией к гениальности, толпа шумно охнула и возмущенно попятилась в сторону. Ротт лишь закатил глаз: он видел сцены и драматичнее.

— Ахуенный план у мудака, — вторил Ротт собственным мыслям, — “научите меня самозащите”, — он оперся рукой об угол здания, за поворотом которого скрылся несчастный, — а нахуя тебя учить, если ты уже овладел техникой “ласкающей ладони”? Продолжив занимательный диалог уже в собственных мыслях, мужчина зашагал вслед виновнику своего восхищения и уже очень скоро достиг ключевой точки пространства, за которой оставалось лишь прятаться. Бешеный Пес плавно сложил руку на верхушку одной из досок забора, уперся в него локтем, а, после, придавив туже доску ногой, улегся на нее своим недюжинным весом. Внезапно забор задрожал, словно бы дома, которые он соединял, начали разъезжаться. Послышался гнусавый отклик гнущейся древесины и уже через секунду в сопровождении разлетающихся щепок и характерного треска, Ротт оказался стоящим по ту сторону забора.
— Слыш, прикроватная сперма, — страж знал к кому обращается и знал, что этот “кто-то” хорошо его слышит, — вылезай на свет, пока я тебе пальцы по фаланге не начал ломать, — в такт словам, он “дирижировал” рукой в воздухе, собирая возле себя как можно больше частиц до боли знакомого запаха, — ты весь в моей моче: не спрячешься, — на этой ноте Квадрагинтиллион развернулся аккурат в сторону, где прятался авантюрист крайне дурного качества.

Ротт не до конца понимал цели напускного высокомерия паренька. В первую очередь по причине абсолютной потери контроля над ситуацией, а, во-вторую, из-за истеричной противоречивости, с которой тот еще секунду назад в панике убегал, а теперь стоял перед своим обидчиком в облачении туповатого королька, требующего развлечь ненасытного демона смертельной тоски. Стража это не злило и не забавляло: даже под тяжестью хмельного аффекта он не мог присвоить роль опущенца, жадного до чужих реакций. В иных обстоятельствах Квадрагинтиллион бы просто прошел мимо, увековечив страх глуповатого мальчишки в несбывшихся доводах, с которыми тот и навлек на себя беду. Однако, сейчас, в глухоте нарастающей головной боли и состоянии навязчивой ломки, ему было сложно сконцентрироваться на чем-то более важном, нежели мир в непосредственной близи от тела.

— Пошел нахуй со своим удивлением, слюнтяй, — парировал Бешеный Пес, открывая двери зданий вокруг смачной отрыжкой, — от меня перегар, — ответил он даже без намека на стыд и, вооружившись обнаженным орудием впечатлений, принялся повторно смачивать бархатную рубаху юнца концентрированным потоком мочи, — если бы ты пил со мной, то умер бы в первый день, — единственный глаз мужчины пристально всматривался в бледное лицо собеседника, передавая тому простейшую истину окружения: в этом районе города правила животная сила и потому ирония, и сарказм, которыми разукрасился дурачок, были самым ненадежным средством защиты.

На этой душевной диалоговой ноте Квадрагинтиллион собирался закончить затянувшееся освобождение организма, но, вместо учтиво-аккуратного стряхивания вниманием бойца аккурат, секунда в секунду, завладела матеро спикировавшая из окна бутылка. В грациозном полете, описав в воздухе идеальную, геометрически точную дугу, застекленная пустота столкнулась с такой же безнадежно пустой головой мальчишки. И победила. Пошатнувшись и, не найдя под собой опору, с глуповатым оскалом на детском лице, тело “везунчика” подкосилось, а затем и вовсе — рухнуло в слякотную мерзость наполненной лужи. В эту секунду Ротт даже поймал себя на чувстве жалости к травмированной тушке, оскорбленной всеми и со всех сторон.

— Бляяяяяяяяяя, — выдохнул Квадрагинтиллион и, затянув плащ, подошел вплотную к инвалиду жизненных проявлений, — тебе даже делать нихуя не надо, чтобы опиздюлиться! Как ты вообще дожил до этого момента, ебанный пиздюк? Страж не осознавал всей сочности вопроса, ведь при должном внимании он мог бы ответить на него самостоятельно. Тем не менее, вспоминать подписанта своего же контракта в качестве фэйри, мозг Ротта не собирался: уж слишком много их было, да и этот — вовсе не самый видный экземпляр. Опустившись на корточки, он наскоро проверил пульс непревзойденного страдальца и, убедившись, что тот еще не скуксился, со всей заботой о сохранности кожи стал проводить неравноценный обмен обувью. За окном яростно верещала какая-то идиотка и Ротт, как представитель закона, мог бы вмешаться в очевидно насильственный сценарий происходящего, однако, ему было плевать. Плевать настолько, что краской своего равнодушия он бы закрасить весь этот убогий район и собственноручно опустить его в омут насильственной смерти. В этой идее не было жестокости: просто страж знал — и знал не понаслышке — что в этих местах нет места для мира и благополучия. И он знал, что без исключения каждый, кто выбрал незавидную участь — жить и существовать здесь, либо являлся безумцем, либо прятал под вуалью страданий истинную натуру, угодную такому обществу. Вот и баба, которая над их головами с таким рьяным усердием кромсала своих обидчиков, словно бы пела и распалялась, свободная в гневе и накопившейся злости. И она тоже хорошо знала: за ней никто не придет. Впрочем, это не мешало ей быть громкой, раздражающей и безобразно назойливой. Ротт только зашнуровал ботинки малолетки на своих ногах, как вдруг, под воздействием незатухающих всплесков обиды и беспокойства, внутри его черепной коробки произошел взрыв ультразвуковой боли. В приступе ощущений, страж прорвал носками новую обувь и, узаконив очевидную разницу в размере ноги, схватился за гудящие виски.

Когда же отрок нашел в себе силы функционировать и очнулся, Квадрагинтиллион сидел в полуметре от него, страдальчески потирая распущенную гриву огненных волос. Впрочем, самочувствие стража нисколько не мешало ему улавливать смену обстановки вокруг.
— “Прошел”? — Ротт откликнулся на оценку времени и ситуации от новоиспеченного попутчика жизни, — вечер только начинается, слюнтяй, — подняв голову, мужчина глядел сквозь собеседника, — и одного лишь твоего лица надолго не хватит, — выждав многозначительную паузу, Бешеный Пес поднялся на ноги, — да и ты ведь не просто так искал встречи со мной?