Ночь была красивой. Ротт был еще красивей. Лежа в россыпи беспокойных мыслей глава боевого отдела гильдии стражей пытался справиться с нарастающим буйством ощущений. Он то и дело ворочался, старательно изображая удобную позу и мерился с пространством способностями к перемещению. В громком протяжном зевке он слышал отзвуки нарастающей тревожности в форме ленивой бессонницы. Выходной в обществе самого себя — досуг исключительный и весьма непредсказуемый. Таким же сумбурным и довлеющим он был и для соседа, который, пользуясь состоянием алкогольного опьянения, вообразил оказию громко петь под окнами стража. При иных обстоятельствах, Квадрагинтиллион восхитился бы вокальными способностями незатейливого выпивохи. Возможно, при определенном старании последнего, даже присоединился бы к случке хмеля и творчества. Если бы он мог спать, то поступок в отношении смутьяна и расточителя словесных излишеств оказался бы чуть менее деликатным. Ротт бы просто приложил того обухом топора по особо уязвимому участку лица и остался бы доволен спокойствием, да успокаивающим пленением тишины. Но в эту ночь Бешеный Пес спать не мог. Сейчас это вековое искусство буквально было ему не подвластно, а бесподобное свободолюбие сновидений отказывалось настигать затуманенный тоской разум. Ему хотелось какой-то встряски, неожиданного прилива адреналина, либо простого человеческого бурления от внезапно нахлынувших чувств и стремлений. Вместо этого, одолеваемый воспоминаниями и раздражительной, калечащей апатией ко всему настоящему, он лежал в одной из комнат удаленного от центра Валдена постоялого двора и самым злостным образом сверлил потолок взглядом единственного зрачка.
— Ахуенно блять, — вторил он собственному возмущению, — старость пришла что ли? Есть время и возможность поспать, но блять.., — мужчина в резком и не прогнозируемом телодвижении запрокинул ногу за край кровати, дабы использовать ее вес и быстро подняться, — в пизду: схожу выпью, — запустив ладонь в густую пламенную гриву волос, Ротт потер голову теперь уже в немом приступе досады. Обойдя периметр комнаты и тем самым восстановив подвижность беспокойного от насильного лежания тела, страж сорвал с настенного крючка свой походный плащ и бойко последовал в сторону ближайшего питейного заведения. На улице, вопреки дневному обыкновению, в это время стояла восхитительно приятная прохлада, а едва различимое стрекотание насекомых на фоне громких возгласов веселых завсегдатаев местных краев подыгрывало сознанию, вырисовывая в воображении навязчивую, но необычайно притягательную мелодию. Последнее наблюдение для Квадрагинтиллиона было исключительно важно, так как сейчас ему менее всего остального хотелось оставаться наедине с чем-то обыкновенным, чем-то чрезмерно привычным. Сквозь несколько лестничных пролетов и узких, наполненных ночным таинством и городским беспристрастием, улиц, жажда действий в нем лишь усилилась и возросла, сподвигая к некоему подобию безумства и резкости. В трактире сии прозрачные качества Ротта уловили без старания и излишней наблюдательности: ни один законченный алкоголик и ни один мало-мальски трезвый посетитель храма беспечности и обреченности не захотел даже посмотреть в его сторону. Хозяин станции разливного обслуживания едва различимо улыбнулся в нелепой попытке произвести положительное впечатление на того, кто в нем не нуждался. Сев сразу напротив входной двери и скинув с себя плащ, Бешеный Пес с преступным спокойствием обнаружил в одной из множества тканевых складок змею. Чешуйчатое создание хладнокровно извивалось в одном положении и с опасным укором глядела на своего обличителя. При иных обстоятельствах и с иным человеком ядовитая находка могла бы вызвать панику и необдуманно резкие телодвижения, но Ротт лишь медленно, аккуратно, даже заботливо, обхватил рукой гладкую черепушку. Прижав напряженные челюсти внезапного гостя сильнее друг к другу, он поднял пресмыкающееся в воздух, чем лишил того всякой способности к сопротивлению. Именно в таком положении, всматриваясь своим глазом в глаза с невыразительными вертикальными зрачками, мужчина и заказал себе выпить. Трактирщик, поставив на стол перед знаменитым стражем пинту с совершенно не вкусным напитком, беспокойно ухмыльнулся, напуганный развернувшейся картиной знакомства человека и зверя. Однако, уловив настроение Ротта и благоразумно промолчав, поспешил ретироваться обратно за стойку. Свободной рукой потянувшись к кружке, Квадрагинтиллион окончательно отказался от сна в эту ночь. Как раз в это мгновение периферийное зрение воителя уловило странно семенящую по тротуару девушку. Если быть точнее — девочку. И все было бы ничего, если бы наличие у той рогов — было привычным делом, но даже для Сказки подобный атрибут внешности является редким знаменателем отличия от большинства. И все было бы ничего, если бы это был будний день, а Ротт был в обыкновенном для себя состоянии бушующих энергичности и задора. Но этот день был не таким, а Ротт чувствовал себя индивидуально, нестандартно: чувствовал себя другим. Бледная кожа и множественные отпечатки физических истязаний показались ему извращенно притягательными, а сама девчушка загадочно обеспокоенной. Бешеный Пес без видимой на то причины возбудился. Если бы эта ночь была такой же, как и все остальные, то он бы остался сидеть на месте. Но эта ночь не давала ему спать и, тем самым, требовала чего-то, что ему еще лишь предстояло узнать. И, дабы не изменять себе и собственному волнению, Квадрагинтиллион поднялся из-за стола. И с маниакальным увлечением поплелся вслед жертве своего больного внимания. С кружкой в одной руке и со змеей во второй.

Ротт хорошо знал город. Спрятаться самому или спрятать от Квадрагинтиллиона что-то меж многочисленных переулков Валденских улиц, в безобразном многообразии оконных отсветов и полумрака населенных помещений, было подобно фантастике. Бешеный Пес проводил досуг в безумстве бессчетного множества кутежей, пьяных выходок и каверзных инсинуации столь часто и долго, что все поселение буквально заменило ему родной дом. Еще не будучи стражем, преисполненный беспечного авантюризма и жажды новых ощущений, он проводил здесь операции в качестве главаря полупреступной банды наемников, которые уже тогда приобрели далеко идущую славу и статус главных бунтарей близлежащей округи. И даже когда местная власть потребовала легитимации, управляемости и подчиненности от своенравных мятежников, фэйри не изменил своим принципам и остался верен отношениям с городом. И пускай многие граждане порицали и сторонились Ротта на уровне одного лишь упоминания его имени, он все равно был им нужен, а его своенравная верность ценилась и пользовалась особой значимостью в здешнем информационном пространстве.

Сейчас, когда страж медленно, с пристрастием и удручающим хладнокровием плелся за необыкновенной, неожиданной девушкой, эти воспоминания придавали ему непередаваемо приятные ощущения. Вяжущая ностальгия проникала внутрь тела, воображая себе власть над предстоящими поступками и намерениями своего обладателя. Пленительная непрерывность податливого мыслительного процесса закрепляла желание следовать за рогатой дальше, вглубь города, в те его закоулки и отдаления, где никто не смог бы помешать их уединению. Ротту не было странно или боязно ловить себя на столь животных, столь беспечных, столь опасных для посторонних людей состояниях: за двухсотлетний стаж существования он научился понимать паттерны своего поведения и теперь хорошо знал, как и когда можно остановиться. Дива его симпатий, тем временем, старательно изображала погоню, пытаясь ускорить шаг, запутать направление и на очередном повороте резко уйти за угол. Для Квадрагинтиллиона такое поведение и опаска виделись даже милыми. Он ведь понимал, что человеку, который не пытается уйти от преследования посредством посещения людного места, скорее всего, попросту некуда идти. Такой человек никому не нужен. В каком-то смысле и сам Ротт был таким. С тем отличием, что он всегда знал куда пойти и в любом месте чувствовал себя хозяином положения. Как и сейчас.

На очередном перепутье она устала. Решила сыграть с ним по-хитрому. Вот только хитростью бродяжка явно не обладала. Сделав ставку на одно-единственное действие, та фактически загнала себя в угол. Нырнув в искусственное отверстие ближайшего забора и оказавшись по другую сторону, девчонка явно не ожидала увидеть там новую стену. Только теперь уже каменную, плотную, цельную и совершенно неприступную. В узком пространстве меж двух оград местный домовладелец воображал защиту от посторонних, а заодно и хранил различную садовую утварь, которая, помимо характерных следов работы с землей, еще и сильно шумела от легкого контакта с каждым составляющим ее элементом. Тяпки, лопата и грабли обступали мешок с удобрением, выказывая уважение благотворному запаху навоза и природной стати. Вероятно, для незатейливой беглянки сей ароматный букет сейчас значил не больше, чем удачный шанс скрыть собственное присутствие за сильным и малоприятным запахом. Но, конечно же, Ротт такой оказии своей избраннице не предоставил. Расслабленной походкой приблизившись к злополучной бреши в заборе, Бешеный Пес облокотился о шероховатую деревянную поверхность и минуту стоял неподвижно, уставившись в змеиную морду. Девчушка, казалось, перестала дышать. Мужчина же напротив: дышал глубоко и основательно, позволяя себе горделиво вбирать в бездонные легкие освежающую прохладу ночного — пусть и не самого чистого — воздуха.

Глуша пиво из громоздкой, под стать его габаритам, кружки, он с актерским мастерством изображал терпеливость и трепетность, ожидая появления рогатой с завороженностью, свойственной матери, которая впервые увидела своего ребенка. Пользуясь случаем и особенным положением в зачатых им отношениях, Ротт решил спеть. Делал он это не часто и не для всех. И поэтому почти никто и никогда не верил, что он действительно умеет и делает это хорошо.
— Везде: здесь, и там, и нигде, — страж начал медленно, почти тихо, — есть пленная связь меж тобой и округой земли, — голос его едва отличимо усиливался, а интонация из мужицкой радикальности трансформировалась в не менее мужицкую мелодичность, — кто-то считает, что может сопротивляться, а может ему просто нравится за борьбою к нити сей прицепляться, — он сел на корточки и аккуратно, почтительно заглянул в дыру, ведущую в мнимое убежище девушки, — может ты просто сдержан и думаешь, что умеешь — камнем стать и не чувствовать каково это: что-то и для кого-то пытаться, — выждав небольшую паузу, воитель сделал очередной глоток возбуждающего напитка, — а может ты просто закончен и хочешь смиренно, наедине лишь с собою остаться, — вторя словам и, словно бы перевирая их смысл, Ротт неспешно перевесил змеиный хвост через край “входного” отверстия разделяющей их ограды — все это — мы и в этой просторной цепочке различий мы безрадостные, и безвольные, словно бы постоянно одни, — отказавшись от своего скользкого спутника, Квадрагинтиллион выпрямился, оказавшись вновь скрытым деревянной стеной забора, — но лишь стоит немного проспаться, лишь только чуточку с собой разобраться, лишь немного усилию вольному взять и предаться, как окажется вдруг — пленены мы все вместе — в земли безвольно вертящийся круг...

Девчонка была не из робкого десятка. Ротту это нравилось и потому он нисколько не сдерживал ту в проявлениях, одинаково податливо реагируя то на ее испуг, то на проявление защитной агрессии. В красочном и карикатурном полете змеи через границы девичьего комфорта, Квадрагинтиллион лицезрел обаятельную картину становления личности, готовой бороться за свою жизнь. Сперва возмущенный, он в бесконтрольной рефлексии тела попытался было возразить и протянул руку навстречу улетающей вдаль подруге, успевшей за короткий промежуток знакомства стать для него родной и любимой. Медлительные от предшествующего опьянению расслабления пальцы предательски неохотно разогнулись и в ответственный момент сомкнулись, вместо чешуйчатого тела зачерпнув безразличный к касаниям воздух. Не успев попрощаться, змея окликнула Квадрагинтиллиона последним воплем надежды. Более напоминающий шипение, запрос на спасение растворился в громогласном хохоте нахлынувших ощущений. Мужчина зычно засмеялся, приятно удивленный беспрецедентной яростью бродяжки, готовой на куски порубить существо, оказавшееся в одинаковом с ней положении. Сама того не понимая, рогатая спасла не только себя, но и ядовитую гадину. Изолированная от дальнейшего внимания Ротта, чуть отдохнув и словно бы переведя дух, она поползла в известном лишь ей направлении.

У рогатой же такой возможности не было и, судя по воинственно схваченным обеими руками вилам, она собиралась добыть себе шанс силовым методом. От столь непосредственного и яркого проявления первичных реакций Ротт принялся смеяться еще сильнее, да так протяжно и скрупулезно, что бродяжка могла преспокойно встать и уйти в любом направлении, а он не смог бы даже и помыслить о дальнейшем преследовании. По крайней мере, так могло показаться. Действительность же была такова, что мужчине бесконечно нравилось то отчаянное и безмерное чувство, которым “жертва” наделила свой взгляд и которым заполнила свое существование в настоящий момент. Сузив жизнь до единственно значимой точки времени и пространства, человек сделался настоящим и безудержным. И в этих первобытных, естественных и неприкрытых процессах Бешеный Пес находил удовольствие увидеть рафинированную красоту человека. Маленькое, но очень ладное тело легко просвечивало сквозь налипшее от влаги платье, а трясущиеся ручки утонченно и выразительно выдавали нежную хрупкость через очень худые, сочувственно костлявые запястья. В округленных от негодования и испуга карих глазах читалась жалость к собственной ничтожности, и одновременно трепетная тревога за ее сохранение. Испещренная множественными шрамами кожа свидетельствовала о бессчетном количеств передряг и препятствий, с которыми девочке приходилось справляться если не каждый, то почти каждый день своего беспощадно уязвимого существования. Казалось, что Ротту сейчас будет достаточно громко закричать и сердце бедняжки в миг остановится, разорванное от нестерпимо усиливающегося волнения. Самым ироничным фактором этой истории стало физическое неведение Квадрагинтиллиона, ведь все вышеперечисленные наблюдения нельзя было воспринять сквозь практически непроглядный мрак ночного окружения. Но он знал о ней. Знал ее достоинства. И еще лучше знал ее недостатки. Таких несчастных бродяжек Ротт по жизни встречал очень много. И очень многих из них не прошел мимо. Ровно точно также, как и сейчас.

— И что ты собираешься с этим делать? Поинтересовался мужчина с нескрываемой издевкой в голосе, — убьешь меня?
Само собой, страж не собирался насиловать девочку и тем более не собирался причинять ей вред иного толка. Но оказия напитать пустоты эмпатических наслаждений чьим-то страхом и первородным неистовством не могли оставить его равнодушным. Посему, приятно смущенный и польщенный попыткой рогатой напугать его стражей, Бешеный Пес подступил к очередному приступу смеха и неудержимой улыбке. Выпрямившись во весь рост и освещая пространство надрывающейся белизной стройных зубных рядов, он с усилием метнул опустевшую кружку в стену. С шумом разбившись в опасной близости от головы девочки, она разлетелась по округе на мелкий звон не поддающихся восстановлению кусков. В большинстве случаев подобный отвлекающий маневр работал безотказно и эффективно, и эта ситуация не стала исключением. Воспользовавшись смятением и сумятицей от резких телодвижений, Квадрагинтиллион преодолел препятствие в виде забора самым прямолинейным образом. Он просто проломил его массой своего исполинского тела и теперь стоял вплотную к малышке, спокойно отрывая ту от земли при помощи усилия одной-единственной руки. Сжатые на хрупкой шее пальцы сомкнулись в нерушимый замок удушья, пока вторая рука беспрепятственно обезоруживала страдалицу, хладнокровно лишив ее тяпки.
— Давай, — отозвался Ротт пугающе безэмоционально, — зови стражу, — добавил он поясняющим тоном и поднял никому не нужную бродяжку на уровень своего двухметрового роста.

Квадрагинтиллион умел многое. В том числе — перебарщивать. Последнее давалось ему легко и непринужденно. С выразительным помутнением сознания, вобравшего в себя маниакальную игривость и безжалостную упорность, он глядел на бесперебойный контраст страданий по-настоящему бессильного детского личика. Казалось, что любой мало-мальски эмпатичный и чувственный человек тут же откажется от перспективы созерцания боли и отчаяния, которыми бродяжка разукрасила собственные слезы и сопли. Но только не Ротт. Ему как будто было плевать. С презрительным напутствием он сжимал пальцы сильнее на беззащитной хрупкости девичьей шеи и наслаждался напряженным вздутием жилы на собственной беспощадной руке. В попытке хоть как-то высвободиться, страдалица извивалась и царапала все доступные в столь непринужденной позиции места на теле Стража, однако ни один из сих отчаянных потугов не принес ни толики результата. Напротив, супротив ожиданию редкие кровавые следы в страстном танце нервных ногтей оставляли на коже мужчины ряды красных полос, которые лишь раззадоривали, и возбуждали и без того настойчивого поборника насильного знакомства.

Теперь уже без улыбки и тени сомнения, он схватил свободной рукой тощую лодыжку ослабевающей девочки и резко, с повелительной убежденностью одернул ее вниз, возвратив в предшествующее состояние висельника и продолжающего бороться за жизнь мученика. Этой же рукой беспардонно задрав неприлично легкое платье рогатой, Бешеный Пес едва отличительно ухмыльнулся, положительно отметив отсутствие на той нижнего белья. Секунду помедлив, он выдержал многозначительную паузу, а, после, с возвратившимся хладнокровием на беспечном лице, грубо схватился пятерней за внутреннюю часть совершенно непримечательного бедра. С этой секунды любому возможному очевидцу их знакомства становилось понятно, что пути назад больше нет, а спасение в лице ночного патруля блюстителей правопорядка не подвернется удачливой оказией для очередной жертвы насилия.

В хромающем гневе обуявшего негодования, мужчина средних лет, в меру упитанный и чуть менее нормы ухоженный, ритмичным шагом материализовался из-за ближайшего угла. С пеной у рта и нервным кряхтением в голосе, размахивая самодельной дубиной из швабры с наскоро присобаченными гвоздями, он попытался криком, с наскока спугнуть “обнаглевших хулиганов” со своего двора. Однако, быстро оцепенел и убавил оборот резких выражений, стоило ему только разглядеть реальную величину “проблемы”. В робкой нехватке опыта и утихающей на глазах смелости, мужичок попытался было что-то возразить, но едва не умер на месте от пронзающего темноту взгляда единственного зрачка. В бездонном холодном омуте взора Бешеного Пса тот прочитал смертельную опасность и угрозу, несовместимую с дальнейшим присутствием в переулке беззакония и свергнутой нравственности. Не прошло и полсекунды, как незатейливый “домовладелец” перестал быть даже намеком на спасение невинной оборванки. Его просто не стало. Будто и не было.

Казалось, что в набухшем достоинстве Квадрагинтиллиона символично соединились два обстоятельства: конец беззаботной жизни бродяжки и начало разового удовольствия стража. Но до самого последнего момента то оставалось лишь видимостью, которой не суждено было сбыться никогда, ведь далее ничего не случилось. Ротт медленно ослабил хватку и с пренебрежением, с вмиг улетученным интересом опустил рогатую на сырой и неприветливой пол у своих ног.
— Ты бы “сделала” все, что угодно, — отрезал он категорично на понятном лишь ему смысловом языке, — если бы я захотел, — в дополнении читалось не то презрение, не то нравоучение, — вместо этого с тебя попросту нечего взять, — сказал Квадрагинтиллион уже через плечо, постепенно удаляясь от разрушенного забора в обратном направлении. Если девчонке было хоть какое-то дело до своей жизни и выживаемости, то сейчас, вопреки здравому смыслу и логике различного толка, она должна была пойти вместе с ним. Все-таки, в отличие от нее, Бешеному Псу было что предложить.