Квадрагинтиллион был нежным, когда ему этого хотелось, и, когда адресат нежности стоил такого внимания. В случае со множеством заключенных и подозреваемых, прошедших через казематы и допросные камеры здания гильдии, нежность Бешеного Пса превратилась в легендарный феномен. Сие явление интенсивно обросло слухами и трансформировалось в удивительную вереницу сказаний, и баек, которыми здешние посетители пользовались в угоду вынужденного досуга под прицелом пристального внимания маниакального следователя. С последним, к слову, Квадрагинтиллион имел не так много схожего, однако в одном общем увлечении они могли соревноваться без права на поражение. Они оба любили кофе и одинаково пренебрежительно относились к прогнозируемым последствиям удручающего множества вредных привычек. Одиноко засев в одном из ближайших вспомогательных помещений, страж предавался уединению в компании небольшого ведерка свежесваренного капучино и швабры, имеющей дивное сходство с полоской хвоста заместителя главы отдела аналитики. Дивную и притягательную емкость для распития горячих напитков Ротту не так давно подарили подчиненные, восхитившись беспрецедентными навыками командира во владении всепоглощающим объемом желудка. На красном ведерке-кружке по случаю был изображен портрет одноглазого, всецело отдающегося делу кровавой победы над подушкой и одеялом. Половиня белье при помощи любимого топора, рисованный Ротт осуждал слабость и спокойствие сна, подчеркивая действо меткой фразой: “Хули спать, если можно разрубать?”. Этим утром ему, вопреки обыкновению, не особо хотелось с кем-либо контактировать и встречаться, и, посему, он предпочел запереться в самом отдаленном коридоре безропотно тихих казематов. Местные заключенные давно уже перестали пользоваться своим правом на голос и, униженные и смирившиеся, предпочитали влачить остаток своего существования в безмолвной надежде на армагеддон или иной апокалипсис. Ротт не смущался унылой атмосфере окружающих помещений и нисколько не пропитался флюидами удушья, обреченности и безнадежности, которые в самом буквальном смысле пропитывали витающий вокруг воздух. Все могло бы так и продолжаться, позволяя Бешеному Псу отлынивать от работы и наслаждаться редким досугом, но, все же, один легко осязаемый раздражитель решил спутать планы собственного главы и объявить о своем присутствии характерным отзвуком копыт по каменным плитам.
— Чтоб тебе рог в жопу врос, — выругался одноглазый, открыв дверь облюбованного чулана и лицезрев в дальнем коридоре удаляющуюся лошадиную тень. Вейса Ротт не жаловал и в первую очередь потому, что по дурости и врожденной чувственности, последний делал из смешения этих качеств бесподобную непринужденность глупых поступков. Наивный и увлеченный ведомыми лишь ему настроениями, единорог мог позволить себе непростительные горячность и пренебрежительность разумом, и очевидными внешними сигналами. По этой и не только причине, Квадрагинтиллион не сумел усидеть на месте и неохотно принял мир, таким, каковым он являлся. Несправедливым и вынужденным. Осторожно проследив за подчиненным и обнаружив того на подходе к кабинету Тессае, боец слегка опешил, позволив себе на долю секунды сомневаться в верности пусть и глупого, но все же “своего” сопартийца. Аналитик, по-мнению Квадрагинтиллиона, хоть и был стервой с выразительным мужским достоянием, все же не был настолько законченным подлецом, чтобы вербовать в шпионы столь неразумное и недальновидное создание, как Вейс. По этой причине замешательство главы боевого отдела длилось недолго, а его вниманию вскоре открылась истина появления здесь копытного лиходея. Нужно было быть слепым и убитым, чтобы не насладиться картиной многочисленных попыток духа открыть дверь при помощи неочевидных конечностей, и сохранить, при этом, баланс поставленного на морду стакана с кофе. Вейс не был предназначен для хождения по этим коридорам не только по цензу должности, но еще и по критерию габаритов. По этой причине старания солдата отдавались по подвалам невообразимо насыщенным букетом из цокота, скрипа, кряхтения, анонимного галопа и редких глухих ударов о деревянную поверхность. Опираясь плечом о стену и попивая свой кофе, Бешеный Пес увлеченно наслаждался мучениями белой длани слабоумия и пыхтения, и не собирался вмешиваться в дуэльное противостояние умершего и по-прежнему неживого.
Спустя какое-то время, превозмогая и находя в себе силы “вставать с колен, несмотря на повторяющиеся неудачи”, Вейс одержал успех в курьерской задаче и теперь мог, радостный и освеженный, возвращаться на “поверхность”. К тому моменту Квадрагинтиллион уже шагал в обратном направлении, намеренный вновь очутиться в сонной неге одиночного безобразия, среди нагромождений хозяйственных инструментов. Но он не дошел. Не дошел и Вейс. Последний, решив, что субординация и должностные инструкции — дело вторичное и необходимое в применении лишь для неудачников, послушался зова сердца. Откликнувшись на мольбы и стенания одного из убийц-рецидивистов, который не так давно попал под стражу и еще не успел пройти все этапы обязательного психологического насилия, однорогий дух решил освободить того без суда и следствия. Просто потому, что это было в его возможностях. Акт глубочайшего правоохранительного анализа на открытой решетке не окончился и единорог, как истовый перфекционист, решил довести свое начинание до конца. Игнорируя свою роль в незамысловатых отношениях между стражами и преступниками, Вейс сократил дистанцию для побега путем, ведущим к ближайшему и не самому популярному выходу из темниц. Вмешиваться сразу Ротт не стал, ибо ему хотелось срезать две, а то и три головы одним ударом. С одной стороны, Вейс, как непосредственный подчиненный, своим поступком напросился не только на анальную кару, но еще и на внутреннее следствие и суд, по результатам которого духа ожидало вторичное исчезновение из рядов смертных. С другой стороны, количество охраны и общая защищенность, наблюдаемость и прослеживаемость изоляторов для девиантных отбросов общества оставляла желать лучшего. А последнее — это вопрос насущный и требующий вонзания пальца уже в задницу Тессае. Если бы Ротт был крючкохватом и бумажной крысой, способной только на размножение письменных жалоб и доносы, то на том и закончилась бы сия дивная история про “преступление и наказание”. Но страж, который в первых рядах и по собственному желанию участвовал в передовых оперативных заданиях и собственноручно пересадил подавляющее большинство местных обитателей по отведенным им камерам, просто физически не мог быть столь терпеливым к предательству.
Посему, вознамерившись отыграть партию еще и в “униженных и оскорбленных”, он объявился за очередным поворотом множества темных и неосвещенных коридоров и, встретившись взглядами с конем-удодом, вмазал тому что есть мочи, да прямо под рог. Вокруг, в глухой пустоте пространства раздался бомбическим шумом точнейший удар кулака по незащищенной кости, из-за которого все ближайшее население преступников, воров, насильников, смутьянов, экстремистов, каннибалов и просто моральных уродов проснулось. Откликнувшись на произошедшее гулким вздохом, объединившимся в один массивный стон усиливающегося эха, преступники замерли, наблюдая за тем, каким назидательным и эстетичным бывает насилие. Если бы не холодный расчет силы и напряжения, вложенных Квадрагинтиллионом в удар, то никакого ментального лекаря не хватило бы, дабы залатать трещину, так и не появившуюся у основания заостренного нароста. Ротт был зол и недоволен настолько, насколько это вообще было возможно в случае отсутствия прямого противника. Единорога за такового страж воспринимать не мог и потому не считал себя обязанным подарить тому быструю расправу. Молча, перебирая желваками, мужчина опустил ногу на ошарашенную пугливую морду и одним только взглядом наделил Вейса пониманием, что лучше ему сейчас не вставать на копыта. При помощи щелчка пальцами и мелодичного отзвука ими же по ближайшей стене, Бешеный Пес призвал в пространство подле них диван клубничного цвета. Расписанный миловидными узорами цветов и витиеватых веточек, персональный артефакт-телепорт боевого отдела отозвался мягким приземлением на землю и некоторым количеством пыли, поднявшейся над ним в воздухе. Времени любоваться дивными округлостями у них не было, из-за чего, уже через секунду, оторванный от пола волевым усилием, единорог, вместе с начальником, отправились в магическое пространственное перемещение.
— Давно не виделись, синий хуй, — интонация Ротта застряла на грани между агрессией и радостью встречи. Сидя на диване и сжимая рог провинившегося бойца, Бешеный Пес всем своим видом призывал к состоянию, именуемому “смешанными чувствами”. С одной стороны, совершенно тривиальный и стереотипный окрас дивана взывал к непроизвольной улыбке. С другой стороны, опрокинутый копытами кверху конь, жалостливо гундя на ногах Квадрагинтиллиона, взывал к жалости и сопереживанию, ведь руки старшего стража были напряжены до предела и норовили отломить злосчастный рог без анестезии. Но все это не шло ни в какой разрез с тем, что, вернувшийся в свой кабинет на аромат кофе Тессае, и подумать не мог о наличии здесь, помимо кофе, еще двух гостей. Трех, если считать диван. Четырех, если считать того, который благодаря участию Вейса сейчас бродил на свободе.
Отредактировано К. Д. Ротт (2020-06-28 02:34:34)
