Мне хотелось захныкать. Не заплакать, а именно захныкать, словно маленькому ребёнку. Плачут от горя, а хнычут — от беспомощности.
Бег. Он не прекращался. Ноги сами стремятся вперед. Рука намертво держит брата, словно он – единственный смысл на спасение. Впервые за все время в голове пусто. Совсем. Нет мыслей. Нет ничего. Даже усталости. Джо бежит, но не знает зачем. Ему хочется остановиться, прикрыть спиной брата и, как сумасшедшему, бежать навстречу стае. Плевать, что он проиграет. Плевать, что сдохнет в этом лесу. Разве сейчас это имеет какой-либо смысл?

Боль близнеца до сих пор отдается в здоровом плече Джонаса. Злость нахлестывает. Адреналин в крови выходит за приделы нормы.  Ему хочется поступить безумно, но он не может оставить брата. В голове прокручивается этот отчаянный крик Николаса: «Не смей».

И он не посмеет этого сделать…

Тусклый свет. Он совсем рядом…

Все происходит так быстро, что фэйри не  сразу осознает тот факт, что он лежит на траве. Солнце ослепляет глаза. Ему больше не хочется бежать. Брат подскакивает на ноги, но после, осознает, что за ними никто не гонится. Джо же, в свою очередь, даже не пытается встать на ноги. Ему кажется, что так он лежит уже целую вечность, хотя на деле, всего пару секунд.

Они проиграли. Это очевидно.

Джон кое-как заставляет себя встать на ноги. Нет, не для того, чтобы бежать. А для того, чтобы идти.

…И если ты готов к тому, что слово
Твое в ловушку превращает плут,
И, потерпев крушенье, можешь снова-
Без прежних сил – возобновить свой труд, -

И если ты способен все, что стало
Тебе привычным, выложить на стол,
Все проиграть и все начать сначала,
Не пожалев того, что приобрел…

***

Джо молчит. Он не хочет разговаривать ни с кем, даже с собственным братом. Отчаянность и злость разрывают его изнутри. Чувство вины пытается добить, и без того, покалеченное тело. Почему он оказался таким слабым? Почему не смог защитить брата? Руки сжались в кулак.  Скулы напряглись. А зубы, зубы впились в собственные губы. Все, что ему сейчас хочется – это крушить. Крушить все на своем пути. Но вместо этого он засовывает руки в карманы и продолжает идти. Он благодарен Николасу за молчание. Больше всего Джону не хочется смотреть в его глаза, именно поэтому он смотрит в противоположную сторону.

Телепорт доставил в целости и сохранности. Признаться, это даже странно. Ведь сегодня такой «потрясающий день». От того и удивительно, что во время телепортации у Джонаса не оторвало какую-либо конечность. Что ж, будем считать это подарком.

Впервые за все время Йон быстро осматривает брата и отводит взгляд. Рисунки на его лице заставляют задуматься. Перед глазами появляется тот самый костер. Ритуал, не иначе. Возможно, стая вовсе не старалась их сожрать, им нужна была кровь. И они смогли ее добыть. Именно поэтому и отпустили. Бенджамин добился желаемого. Но для чего? Или может быть кого? Все это настолько странно, что от этих размышлений начинает болеть голова.

Тайный ход, в который раз, спасает братьев от не желаемых взглядов. Они словно знали, что он чертовски им пригодится. Вампир чувствует усталость по всему телу, но сейчас нет времени расслабляться. Он садится за стол, достает пергамент бумаги и начинает писать. Черт возьми, да! Писать собственной кровью! Он не использует чернил. Они ни к чему. Конечно, можно было послать голосовое. Но, он не в состоянии сейчас говорить. Легче написать. Ведь в письме невозможно услышать порыв злости. Злости на самого себя.

- Да чтоб тебя… - Бурчит под нос Джонас, когда перо слишком сильно наклоняет из-за отсутствующего пальца.

Боль. С чего бы ей взяться? Йон морщиться, но продолжает писать. Неужели это из-за перенапряжения? Он хотел написать еще, но вместо этого ставит точку и отправляет винг Артано. В этот момент к нему подходит близнец и хватает его за пострадавшую руку. Взгляд устремляется на отсутствующий палец брата.  Теперь понятно какую боль испытывал Джонас. Он ощущал не свою боль, а боль Ника.

Злость. Безумная, дикая. Глаза полыхают огнем. Ему хочется сжечь все к чертям собачьим. Ему хочется вцепиться в эту окровавленную руку, сжать ее до боли и поднести ее к лицу Николаса. Кричать, так громко, чтобы заложило уши. Он возненавидел все вокруг. Он еще больше возненавидел самого себя. «Какого, мать его, черта он делает? Совсем с катушек съехал?»

Джо резко встает. Хватает брата за шкирку и, впервые за все время, смотрим ему в глаза. Он больше не пытается избежать его взгляда. Нет, только не в этот раз. Йон наматывает пострадавшей рукой его футболку, подтягивает его к себе и на повышенных тонах начинает с ним диалог.

- Ты ебанутый? – Рычит он. – Совсем с катушек съехал в этом лесу, да? Да пропади все пропадом. Думаешь, мне доставляет удовольствие все это? Серьезно! Думаешь, я доволен этим результатом? Да черта с два! У нас не было больше выхода! Совсем! Понимаешь это или нет? Да, мы ничтожны! Да, мы слабы! Да, мы бежали, как трусы! – Йон сбавил обороты. – Я проклинаю себя за все это, Ник. Я проклинаю себя, что не смог тебя защитить! Это ты хотел услышать от меня?

Близнец отпускает Ника, но лишь для того, чтобы не врезать ему в порыве злости.

Как же его легко вывести. Как же, чертовски, легко.

- Хватит полагаться на удачу, она давно нас покинула. – Злость сменилась на хладнокровие. – Не нужно ничего прощать никому. Мы вернемся туда! Это еще не конец. – Отрезает Джонас.

Он дает понять брату, что больше не намерен говорить об этом. Ему не хочется говорить то, что происходит сейчас внутри. И без того сказал слишком многое. Да и нужно ли говорить, когда они и так все понимают сами. Каждый винит себя, даже не подозревая о том, что виноваты оба в равной степени.

Рука Джонаса зависла всего в пару дюймах от футболки брата. Только сейчас он обратил внимание, что до этих пор Николас не отпускал его. Заметил только тогда, когда он отпустил.

Никосал завалился на кресло , а Джо - на пол, возле камина. Глаз брата, он светлеет. «Показалось ли? Тем не менее, стоило бы сообщить об этом младшему. Может тот сможет найти причину.»

Джо закрыл глаза. Тело ноет от боли. Сил не осталось, совсем. Он стал проваливаться в сон, но речь брата спустила его на землю.

- В следующий раз, обещаю, буду осторожен в своих словах с Бенджамином. – Он сделал паузу. – Но лишь для того, что бы ты, дурень, потом руку себе не отрезал!

Последующие слова Николаса заставили улыбнуться.
- И тебя, брат, с днем рождения…

Отредактировано Джонас Йон (2019-03-08 15:25:52)

Артано выслушал близнецов и продолжил работать, не произнося ни слова. В комнате уютно трещал камин, в окна пробивалось солнце, а оба командира сейчас лежали тут перед ним, израненные и истощённые. Ник со своей иронией, перетекающей в сарказм, упрямством и спокойствием перед лицом чего угодно. Джо, которого вся гильдия считала то ли сыном ехидны, то ли злобной росомахой, который в гробу видал правила и, кажется, будет дерзить даже богам. О, это так на них похоже. Они сами по себе — дерзость. До сих пор такая игра на грани фола приносила заслуженную славу и, конечно же, огромное удовольствие этим двум мерзавцам. Но теперь...

Теперь нашёлся тот, кто устроил Йонам совершенно новую, увлекательную игру.

Пустой особняк без охраны, как же. На двоих двести лет — ума нет. И, если честно, Артано ни секунды не верил в эту версию. Уж если не мозги, то хотя бы опыт, хотя бы наработанное чутьё должно было подсказать близнецам, — это ловушка. Даже самый неопытный хмырь из Границ в курсе прописной истины про мышеловку и бесплатный сыр. И не Йонов можно сравнивать с глупыми мышатами. Только не их.

Мальчик на мгновение замер.

Впрочем, сделать ловушку издевательски очевидной, неприкрытой... Разве это не способ заставить Ника и Джо впрыгнуть в это двумя ногами? Вот вам, друзья, сыр, а это мышеловка. А, каково? Слабо достать сыр? Боитесь? Артано вполне мог предположить, что братья приняли вызов и отправились поиграть в игру. В которой первый тайм они уже проиграли до её начала, а в итоге, похоже, проиграли и второй. Они, правда, ничего не помнят, но... В сущности, почему он злится? Род деятельности руководителей Границ таков, что ранения и травмы являются частью профессии — игра со смертью, ежедневно, без остановки. Невозможно не порезаться, балансируя на острие клинка. Так откуда эта злость? Не оттуда ли, что они не просто проиграли, а проиграли унизительно, разгромно, не оттуда ли, что каждый подсознательно каждый из них понимает — в дело вступили игроки совершенно иного уровня, а никто из них к этому не готов? Злится ли Артано на них, или на себя тоже? И эта неловкая тишина, натужные грубые шутки, вся эта ситуация — не они ли усиливают гнев?

Не понимание ли того, что честнее и прямолинейнее, чем так, сказать "я сожалею" Ник и Джо, наверное, и не могут?

— Жить будете, —бросил Артано.
Это прозвучало более сухо, чем ему бы хотелось. Мальчик вздохнул, взял руки братьев в ладошки и доверительно проговорил:
— Но ваши травмы серьёзные и другим, менее везучим ублюдкам, я бы этой хорошей новости не сообщил. С рисованием, расследованием и остальным повременим пока что, — ваши изрядные мордочки в угольных разводах милы до чрезвычайности, оставим их подольше. Уж глядел бы и глядел. Но очень вас прошу, практически умоляю. Если ещё хоть раз... Если... точнее, когда вы соберётесь осуществить свою страшную месть тому неприятному дяденьке, то уж позовите на этот фестиваль. Иначе я, даже если помрёте, найду способ вас воскресить и, не смотрите, что архонт, вас обоих! заново! УБЬЮ! ПАЛКОЙ!

Одновременно с криком Артано за его спиной вспыхнули шесть белоснежных крыльев.

Он закрыл глаза, сосредоточившись на пульсе своих пациентов. На их дыхании, их едва уловимых искорках жизней, — малопонятных, удивительных жизней назло всему. Жизней, которые сейчас в его руках. И хитрого едкого Ника, и грубого упрямого Джо. Трое мальчишек, которые уже давно не дети, которые зависят друг от друга. Сейчас, когда тонкие золотистые нити света проникали в тела братьев, не оставляя без внимания ничего, ни единой царапинки или инфекции, — сейчас Артано чувствовал, как его переполняет любовь к Нику. К Джо. Глупые старшие братья, по чьим венам сейчас струится его свет. Он, кажется, всхлипнул — это было нормально. Он любил и лечил, отдавая свои силы и самое себя. Без этого ничего не выйдет.

Это часть его профессии.

Шли минуты.
Жжение в пальцах, боль в лопатках, где сияли крылья, становились невыносимыми.
Артано работал.

Укусы были жестокими. Рвали всерьёз. Конечно же, занесли вместе с укусами всякую иную дрянь. Искорки выжигали всё ненужное, растворялись в тканях, насыщая и регенерируя. Кости в порядке. Порезы, — глубокие, ужасные, нанесены твёрдой, равнодушной рукой. Артано вздрагивает, словно ощущая, как сталь холодит его изнутри. Гематомы, ушибы — это всё невсерьёз, это в последнюю очередь. Сейчас нужно было разобраться с ранами и потерей крови. Мальчик рвано выдохнул — крови близнецы потеряли прилично. Жить будете, — бросил он им. Почему он так с ними разговаривал? Сейчас, когда он каждым нервом чувствовал боль и раны братьев, его сердце сжималось от жалости и нежности. Нет пальца и у того, и у того. Конечно, Артано мог различить свежий порез от уже затянувшегося. Эта глупая наивная попытка скрыть выходку Ника... Они его пощадили и пожалели. На свой лад. Ведь верно? Они же ничего не скрывают? Зачем им этот мелкий дурак, чего ради посвящать его в свои планы, не нужно ничего ему рассказывать. Глупый плакса, маленький уродец, у старших свои дела, и правильно, что тебя никогда нет рядом, потому что ты не нужен, и двое не нужны, а так был бы третьим, и очень, очень хорошо, что у Ника теперь девять пальцев, и у Джо девять пальцев, потому что раньше было неправильно, не нужно, теперь это девять, число, кратное трём, это очень важно...

Артано натянулся, словно струна. Сцепил зубы, чувствуя, как он слабеет, а концентрация теряется.
Что это такое? — успел подумать он.

На секунду мальчик провалился в какую-то пустоту. В ней не было звуков. Не было света и не было никого.
Лишь жёлтый глаз очень внимательно, оценивающе смотрел на Артано.

Он упал на пол, больно ударившись локтём. Видимо, это привело его в чувство. Он шумно и тяжело дышал, переводя взгляд с Ника на Джо. Лечение было почти завершено, кажется, но потом что-то сбило, что-то грубо начало сопротивляться его присутствию. Такого с ним ещё не случалось. Артано, чувствуя себя совершенно разбитым, поднялся с пола, подавил желание убежать и спрятаться в своей комнате. Его колотило. Пальцы дрожали. Он бегло взглянул на Ника и Джо, удостоверившись, что успел залатать хотя бы самые серьёзные ранения. Похоже, успел.

Вот только...
— Ник, — тихо спросил он. — Что с твоим правым глазом?

Радужка правого глаза Ника, когда-то красная, теперь заметно пожелтела.

Отредактировано Артано (2019-03-12 21:12:26)

Джо смеялся. Громко. Даже громче, чем сам этого хотел. Кажется, он опять переиграл. Но разве это важно? Разве сейчас это имеет значение? Он просто хочет забыться. Он хочет видеть улыбку на лице братьев. Он хочет, чтобы его больше не мучали кошмары. Он слишком многого хочет. И он понимает это, поэтому прекращает смеяться.

Ник подхватывает его настроение. Правильно. Так и надо. Они же Йон! Они привыкли смеяться в лицо неудачам. Они не умею лить слез. Даже тогда, когда им хочется плакать, слез попросту нет. Вот и сейчас, все, что им остается – это веселиться.

Стоило только близнецу выстрелить указательным пальцем левой руки ему в грудь, как старший моментально падает на деревянный пол. Он изображает смерть. Поднимает правую руку вверх, будто бы устремляет ее в небо, судорожно кашляет, словно в его гортани полно крови, поворачивает голову в сторону братьев и невнятно говорит: «Встретимся в аду, засранцы!». Он вываливает язык, закрывает глаза, расслабляет руку, чтобы та громко упала и ударилась об пол, и делает последний громкий, хриплый выдох. Мол, все, я повержен.

Джонас открывает глаза и смеется. На этот раз мягко и тихо. Кажется даже правдоподобно. По крайне мере, так кажется со стороны. Он пожимает плечами, когда видит недовольный взгляд самого младшего. «Что ты хотел? Это же я! Как я могу упустить шанс посмеяться над собой»

- О да, можно собрать тысячи легенд о том, как мы потеряли пальцы! – Подхватывает Йон брата. – Например, что после сотни лет – это нормально! После ста двадцати, вообще говорят, что может рука отвалиться! Старость, мать ее, не радость! – Вновь этот неправдоподобный смех. Все же тяжело претворяться, когда боль пожирает тебя изнутри.

Представление закончилось. Вернее, Артано вмешался в этот цирк. Он взял своих братьев за руки и принялся говорить на довольно серьезную тему. Джо ничего не сказал. Лишь недовольно вздохнул. «Глупый! Мы не на курорте были! Да что ж у всех мания сдохнуть? Почему ты, Артано, не можешь оказаться умнее нас? Зачем все это? Ненавижу! Ненавижу это чувство! Чувство сраного стыда!  Стыда за то, что я никчемная тварь, которая не может защитить никого! Даже, мать его, самого себя!» Скулы парня напряглись, жилка на висках стала дергаться. К гадалке ходить не надо, чтобы понять, что он злиться.

Йон закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Вместе с вдохом в его тело, буквально по венам, пустился свет. Свет, который латал раны. Свет, который очищал от порочной грязи. Джон чувствовал, как боль отпускала. Он чувствовал легкость в ногах, легкость по всему телу. Артано - словно священник, отпускал их грехи, которые ранее тянули их в пропасть. Он молодец. Он справился. Он исправил круг порочности. Он очистил не только их тела, но и их души, которые пожирали друг друга за то, что они не справились в этот раз. 

Медленный выдох. Парень не чувствует руки младшего, он открывает глаза и видит мальца на полу. Злость. Вновь жилка набухает на его висках. Руки сжаты в кулак. Ну что он за дурень? Ник спохватился помочь Артано, Джо же стоял и сверлил того взглядом. А когда малый еще и о проявлении желтизны в глазе заговорил, то тот чуть не взвыл, кое-как взяв себя в руки.

Никосал заговорил с ним, заставив сконцентрировать внимание на нем. Вампир отходит от братьев, берет одеяло, возвращается и протягивает его близнецу. А после… уходит. Да! Он просто уходит! Как можно дальше! В конец комнаты, поближе к окну. Он не хочет смотреть им в глаза. Он не хочет  разговаривать. Руки вновь сжаты в кулак. Он злится! Чертовски злиться! Джон не в силах больше держать злость в себе. Собрав всю свою злобу в кулак, парень бьет кулаком об стену. Раз, еще один и еще. После чего берет в руку вазу и со всей силы швыряет ее в другой угол комнаты. Благо ваза пролетает мимо Ника. Наконец-то он смотрит на них. Да, он ждет ярости в ответ. Да, он не прочь даже подраться. Почему? Потому что он чертовски зол! Зол на всех! Зол даже на самого себя.

- Взять с собой? Дурень! Ты думаешь, мы там, в прятки играли? Да, Арт? Серьезно! Думаешь, мы вот так смогли выжить, легко и просто? Мы выжили, потому что, мать вашу, нас отпустили. Понимаешь? Отпустили! Ты думаешь, что вернувшись назад, мы останемся живы? Да нет никакой, абсолютно никакой, уверенности в этом! Нет уверенности ни в чем!  Ты думаешь, я рад, что со мной был Ник? Да черта с два! Лучше б я сдох там один! Это не шутки, Артано! Быть храбрым – еще ничего не значит. Мы в этом гребанном лесу чуть не сдохли, понимаешь? Чуть не сдохли, мать вашу! И вернувшись туда вновь, мы подписываем смертельный приговор! Нам не позволят вернуться живыми! Ты это понимаешь? В следующий раз кто-то умрет. Либо он, либо мы! Тебе так сильно хочется подохнуть? – Йон резко подходит к окну, открывает его и показывает пальцем левой руки. – Прыгай! Раз так хочется! Давай! Прямо сейчас!

Злость бурлит. Она выплескивается наружу. Она выплескивается на Артано. Это не правильно. Все это неправильно. Он понимает это. Он понимает, что он не прав. Но он ничего не может с собой поделать. Как Артано не может понять, что он чувствует вину. Он чувствует вину перед Ником! А теперь еще и перед Артано! Ведь тот поднял его на ноги, а вместо благодарности, младший получает вот это… Этот день неправильный, как и неправильные сами Йоны.

Отредактировано Джонас Йон (2019-03-17 06:06:20)

Какое-то время было тихо.
— Я ваш врач на протяжении шести лет, братики, знаю ваши тела изнутри и снаружи. Ваши особенности метаболизма, старые травмы, слабые места, структурные аномалии анатомии. Даже специфические протекания клеточных процессов из-за особенностей специализации. Можете мне поверить, я чертовски хороший врач. И поэтому вынужден озвучить, — ваши с Джо организмы одинаковые... ну как одинаковые, словно отражение друг друга. Это сложно объяснить, но... Даже сегодня мне с вами было легче, чем с другими — я как будто исцеляю одного человека, а не двух.
Мальчик всхлипнул.
— Твой правый глаз, раньше красненький, теперь пожелтел. И пока это вижу только я, потому что я внимательный. И будь уверен, видит Джонас. А скоро это станет очевидным для всех. Само по себе это ничего особо не значит, но что-то с такими же глазами вытолкнуло меня из вас, пока я лечил. Я не знаю, что это. Это вне моей компетенции.

Смотреть на брата Артано избегал. Он смотрел в камин, где потрескивало пламя.

— Здесь что-то очень-очень непростое. Понимаешь ли ты это, Ник? Это не просто — пошли, подрались, получили, отлежались. Что-то больше, страшнее. Джо это понимает, поэтому он и бесится, и ведёт себя как козёл... в смысле, он всегда ведёт себя как козёл, но сейчас его просто душит злость, потому что он не знает, что делать. Те, кто вас жрал, — они вас сожрут с потрохами и во второй раз. И в третий. И всегда. Ты же знаешь это, Ник? Я люблю вас, поэтому прошу. Удержи Джо. Успокойтесь. Подумайте. Привлеките Стражу. Задействуйте все возможные ресурсы. Сами знаете, месть — это вам не холодное блюдо съесть. Шутки кончились. И да, я с вами не пойду. И не потому что не хочу или обиделся.

Мальчик шмыгнул носом.

— Старшие братья, к тому же, занятые столь важными взрослыми играми, никогда не хотят, чтобы младший путался под ногами. Следить за ним ещё, чтоб не поранился. Раздражаться от его тупости и наивности. Отвлекаться от важного, рассеивать внимание. Это понятно. Особенно, когда младшего братика вообще никогда не было, а только какая-то приблуда, совершенно лишняя, совершенно в уравнение не вписывающаяся. Я не подразумевался. Но хоть как-то полезен, и то хлеб.

Потрескивало пламя.
Кажется, тикали часы.

— Мне сегодня приснилось, — сказал Артано, глядя в огонь, — что вроде бы я в больнице и мне как-то вроде бы и нечем заняться, а напротив палата с девушкой. Я был сильно старше, кажется, чем сейчас. Она сидела кровати, ко мне боком, и читала, а я целых полчаса на нее смотрел. Смотреть на нее было всё равно как за бабочкой охотиться, как редкий экземпляр ловить. Крадешься осторожненько, душа в пяточки ушла, а изнутри такой восторг… Я хочу сказать, она просто сидела и читала, а я о ней думал — "неуловимая", "ускользающая", "редкостная". Она была хорошенькая... ну то есть, я совсем не помню лица, и вообще сон смутный, но в ней была какая-то утонченность. Она была — для знатока. Для тех, кто понимает. Клянусь, ничего дурного в голове не держал, никаких грязных мыслей. Так, несколько снимков... Чтобы навеки её удержать.
Он рассмеялся. Чужим, неприятным смехом.
— Чувствуешь? Как-то подробненько для простого сна. Знаешь, а потом я начал позволять себе мысли. Про то, как она рыдает и валяется у меня в ногах. Один раз даже я представил себе, как бью ее по щекам. Наверное... Наверное, Ник, я её убил. Я раньше проснулся, чем это случилось. Но я думаю, что убил. А наутро я смотрел в зеркало, а в нём отражался белокурый симпатичный мальчик-архонт. Только почему-то очень грустный. Так что раз уж мы тут все сегодня такие в искренних порывах, то, наверное, пришло время для этого разговора, от которого мы бежали шесть долгих лет.

Мальчик смотрел на огонь.

— Скажи, Ник. Кем я был до того, как... как оказался здесь? Кого вы сюда вытащили?

Артано поднялся. Дрожь потихоньку проходила. Истощение было ожидаемым, как и пустота внутри, — так всегда бывает. Он поправил одежду. Не то чтоб она в этом нуждалась. Просто что-то следовало сделать, и неважно что.

— Не нравится, — вздохнул он. — Совсем не нравится. Понимаешь, Ник, это не я.
Огонь в камине давал странные рефлексы. Необычные.
А что вообще в этом месте обычно? Если задуматься.
— Меня это беспокоит. Раньше это было редко, казалось нереальным. Мало ли что приснится. Но теперь оно мало того, что всё чаще, так ещё и... ну плюс ваши, блин, приключения. Из ниоткуда. Вы два идиота, и я не устаю вам это повторять, однако даже круглые идиоты не попёрли бы в богатый пустой особняк. Столетний стаж бы не дал. Вы, конечно, мне не говорите всего. И об этом, я надеюсь, мы ещё побеседуем в более спокойной обстановке. Если, конечно, решите пустить малолетнего нытика в ваши взрослые дела.

Артано вздохнул.

— Наши руководители Йоны, наконец, вышли из тревожной тени. У нашего руководства есть неприятная черта характера, с которой гильдия безуспешно борется который год: эгоистическая тяга к опасным странствиям. Братья мои любят исчезать. А мы тут часто не без оснований волнуемся. Всякий раз то лекарь, то казначей находят вас в каком-то чулане, с каким-то новым приобретением. Вот сегодня вы нашлись покусанные с двумя ампутациями. Бывает. Часть профессии. Не о чем волноваться. И всё же подумай о моих словах. Я не воспитатель и уж тем более не начальник. Сегодня я лечу вас от... вышеперечисленного. Завтра, возможно, вас приволокут сюда в мешке, и я буду лечить то, что в мешке. Такова моя суть. И такова ваша. Нас уже не переделать. Главным специалистом по исчезновениям в нашей компании стариков, жизнь которых отравлена детской внешностью, считаюсь я. Мне очень часто поручаются розыски наших непоседливых лидеров. На это есть кое-какие основания.

Мальчик усмехнулся.

— Однажды мой дед, допив вечерний чай, внезапно встал и, не попрощавшись, ушёл, оставив дверь открытой. Вернулся через семь лет в неожиданном пальто и в зелёной шляпе. Говорят, что работал на другом конце планеты и ходил на китобое. Не знаю. Мне больше в этой истории нравится то, что уходил он холостым, вернулся, смотрит, а у него уже тут жена есть и даже двое детей. По этому поводу было сложено красивое распевное сказание. Которое я только что придумал.
Глаза мальчика сузились.
— Щас придётся вкатиться в мутную сферу философии и метафор, но ты уж потерпи, Ник. У этой и любой другой придуманной истории своеобразный оттенок в сознании. Яркий, но нечёткий, только какие-то мелочи. Как рисунок. Реальные воспоминания — сероватые, мутные, как хроника. И эти сны, о которых я тебе сказал, — это выцветшие фотокарточки. И не туда, и не сюда. Видишь, я перед тобой честен. И неплохо было бы, чтоб вы тоже были честны со мной.
Вздохнув, Артано поднялся.
— Что до моего вопроса... — его передёрнуло. — Я не дурак. На этот счёт, конечно, могут быть разные мнения, но я всё же настаиваю, что нет, не совсем. Можешь считать, что ответ я получил.

Он потянулся. Устал. Всё болело. Хотелось к себе, лечь и уснуть.
Но спать Артано боялся.

Отредактировано Артано (2019-03-30 04:59:21)

Николас делает вид, что его это не трогает. Конечно, может быть. Но его глаза говорят на много больше. Он заставил его сомневаться и это сейчас самое главное. Пусть близнец думает, что это так. Пусть ненавидит его, как ненавидит сейчас Бенджамина. Да, именно этого хочет Джонас. Да, именно этого он добивается. Ведь если его будут ненавидеть собственные братья, то никто не станет оплакивать его, когда там, в Норвежском лесу, ему больше не повезет так, как в этот раз. Джо больше не хочет видеть этот безнадежный взгляд. Так же, как не хочет слышать отчаянный крик брата о том, что он умер. Он не хочет, чтобы ему было больно. Лучше сделать это сейчас. Лучше добиться того, чтобы от него отвернулись. Только так он может огородить их от боли. Он знает, что в следующий раз, поход в Норвежский лес может оказаться для него последним днем в его жизни. И, кажется, он готов. Хотя рано судить, ведь только сейчас он чувствует дикую усталость.

Джонас тихо закрыл за собою дверь. Неожиданно. И от этой неожиданности Николас взрывается. Возможно, если бы он это сделал иначе, намного громче, то не вызвал бы такой бурный поток высказываний в свой адрес. Брат не мог совладать с собой. Джону все-таки удалось вывести, задеть его. И это радует. Да, действительно радует.

Близнец не оглядывается. Он продолжает идти вперед, вслушиваясь в каждое слово брата. Губы расплываются в улыбке. «Громче, Ник. Еще громче. Кричи.» Он усмехается вслух. Он не прячет свои эмоции, точно так же, как делает это сейчас Ник.

- Вопрос времени, брат. Вопрос времени. – Ухмылка становится ярче.

Как бы он не пытался скрыть то, что его задевают слова Джо, он не может делать это так долго. Маски сняты. Джонас доволен. Глупо? Возможно. Просто ему так проще. Ему проще, когда его ненавидят. И однажды придет день, когда его возненавидят братья. Однажды это случиться. Возможно. Хотелось бы верить.

На громкие крики выползли несколько гильдейцев, дабы развесить уши и пустить очередные слухи. На что Джонас пожирает их взглядом. Это не их война, чтобы совать свой длинный нос. К счастью, они не так глупы, как кажется на первый взгляд. Всего пару секунд и Джо вновь остается один на один самим собой. Все же кнут помог заставить гильдейцев его слушаться. Хоть теперь пол гильдии точат на него зуб и жаждут его смерти. Так и должно быть. Главу должны уважать, любить его они не обязаны. Уважение он заслужил, а любовь ему чужда. Все так, как и должно быть.

Блуждая по коридорам, Джо наконец-то останавливается. Берется за ручку и открывает дверь. Это его личное убежище. Здесь он остается на тет-а-тет с самим собой. Комната одиночества. Комната мыслей. Громкое мурлыкающее создание трется об штанину. Йон заходит внутрь и закрывает за собой дверь. Берет в руки дьявольского кота и усаживается на кресло, напротив окна. Он садит зверька на свои колени и гладит его. Мурлыканье заполняет всю комнату. Умиротворение. Джон закрывает глаза. Теперь он может здраво мыслить. Злость постепенно отступает. Парень пускает правую руку в карман, достает пачку сигарет и приступает к окончательному снятию стрессу.

Затяжка.

Этого ему и не хватало. Сколько он не курил? День? Два? Нервы и без того ни к черту. Еще и эти чертовы ломки. Он никогда не бросит курить. Сигареты – единственное, что может его успокоить. «Хотя нет, еще кот.» Свободная рука пускается под шерсть, он чешет пушистому спину, затем ухо.

Джон понимает, что перегнул палку. Но как он мог поступить иначе? Он не умеет поддерживать. А когда пытается это сделать, то его всегда опережает Ник. Видимо это не его, раз Воля постоянно его останавливает.  Да какая уже разница?

Очередная затяжка.

Джо постоянно называет Артано приемышем, но тот никогда на него по-настоящему не обижался. Почему? Ведь ему от этого больно, он знает это. Тем не менее… Джо всегда говорит, что Артано лишний, что ему все равно есть он или нет. Но он, не смотря ни на что, всегда рядом. Почему? Что это? Странное чувство. Невозможно описать. Даже выразиться матом, не получиться…

Йон никогда не признается братьям, что привязался к Артано. Он никогда не скажет им слов, которых они достойны. Он не скажет им о том, что любит их и дорожит ими. Вместо этого он сделает все, чтобы оттолкнуть от себя. Чтобы заставить ненавидеть… Даже если от этого больно ему самому. Почему? Он сам бы рад найти ответы на эти вопросы. Наверное, он просто разучился говорить это. А показать, попросту, не всегда получается, да и не всегда предоставляется такой шанс.

Джо тушит сигарету об пепельницу. Он закрывает глаза.

«Совсем скоро мы встретимся вновь… Будем ли мы готовы на самом деле? Что нас ждет впереди? Кто знает… Кто знает… Одно мне понятно, дабы не подвергнуть опасности брата, я обязан пересмотреть свои выходки. Бенджамин достойный противник. Его стоит уважать. И на этот раз не стоит его недооценивать…»

Отредактировано Джонас Йон (2019-03-31 18:16:02)