Раз-два-три-четыре.

Джин считал шаги, неспешно вышагивая по мостовой города, спящего в беспокойном, охваченном кошмарами сне. Каблуки его высоких сапог негромко отбивали ему одному известный ритм, эхом разносящийся над пустынной в это время улицей. Ночь вступила в свои права, укрыв город безмолвным покрывалом ужаса. О, это сладкое осознание, что это все - именно твоих рук дело, твоя заслуга! Нагонять панику, сеять ужас в их сердцах, впитывать его, как губка и получать ни с чем несравнимое удовольствие... По коже пробежали мурашки, и мужчина на мгновение замедлился, прикрыв глаза и глубоко вздохнув. Признаться, он слегка нервничал перед своим выступлением, но без этого никуда.

Два-два-три-четыре.

Город спал, спали жители, попрятавшись в своих домах, словно пугливые крысы в норах. Ни единой живой души, ни одного намека на жизнь. Не горел в окнах свет, лишь фонари тускло мерцали то тут, то там, скудно освещая узкие улочки своим бледным светом. Кожа мужчины казалась неестественно бледной, словно у мертвеца... Или это была не кожа? Фонарь выхватил гладкий череп с проступающими рогами - жуткая гротескная маска украшала голову человека, рискнувшего нарушить ночной покой. В руках творца его очередное творение, один из лучших шедевров на его взгляд, достойный того, чтобы быть на самом видном месте. Поэтому Хада направлялся прямиком к центральной площади, где с первыми лучами солнца снова зародится жизнь. Центр площади украшал фонтан, ныне не работающий, однако не утративший своей красоты. Мрамор, из которого была высечена фигура, немного потрескался от времени. Это нисколько его не портило, скорее придавало некий шарм. Джин провел кончиками пальцев по неживому каменному лицу, слепо глядящему куда-то за его плечо. Его всегда влекла красота, застывшая в безвременье. Труд художника не прост, но работа скульптора достойна отдельного восхищения. Каким талантом нужно обладать, чтобы превратить бесчувственный грубый кусок камня в шедевр, трогающий до глубины души!

Раз-два...

Маэстро опустился на колено перед статуей, осторожно положив мешок с чем-то внутри на бортик фонтана. Затем раскрыл его и достал человеческую голову. Светлые волосы длинными локонами струились между пальцев, обрамляя безымянное лицо. Нельзя было сказать, кому оно принадлежало - настолько сильно изменил он его. Ни глаз, ни рта, ни носа нельзя было рассмотреть, вместо этого на лице распустились прекрасные цветы. Джин полностью перешил кожу, собрав по кусочкам, по стежкам расписав скучную физиономию, которой даже не помнил уже, настолько блеклой и невзрачной она оказалась. Но волосы... Хада поднес голову к лицу и вдохнул запах. Волосы пахли медом и лавандой, шелковистые и очень приятные на ощупь. Они отлично вписывались в созданную им композицию, уж намного лучше, чем раньше!

- Они буду рыдать, когда найдут тебя, - благоговейно прошептал мужчина, устраивая голову на протянутых руках статуи. Поднялся, делая пару шагов назад и выдыхая через нос, сдергивая мешающую маску. Сердце сжалось, забилось часто-часто от того самого чувства, которому он никогда не мог найти описания. - Прекрасно... Как же прекрасно... - шептал он, будто в бреду, жадно скользя взглядом по постановке. - Ты заслуживаешь только такого конца. Пойми, - ладонь невесомо огладила изуродованное "цветочное" лицо. - Твоя жизнь все равно была бессмысленной. Теперь же ты обретешь свое признание...

Внимание привлекло внезапное движение со стороны противоположной улицы, и Хада поднял взор. Шепот моментально оказался в левой руке, а тело напряглось в струну. Бледноватая полупрозрачная фигура... Неужели снова приступ?

Фигура тоже заметила его. Джин, не моргая, следил за тем, как она приближалась к нему, исчезая на мгновение и снова появляясь в воздухе, с каждым разом все ближе и ближе. Что-то нечеловеческое было в этой бледноте, что-то леденящее душу, но страха он не испытывал. Хада давно разучился бояться, он уже и не смог бы точно описать, что представляет из себя это чувство. По спине пробежались мурашки, волосы на затылке зашевелились от осознания того, что перед ним потустороннее существо. Призрак, самый настоящий призрак, леди без плоти и кожи. Сквозь ее блеклый образ расплывчато виднелась противоположная улица. Откуда здесь эта неупокоенная душа? Неужели она одна из тех, кто стал творением его рук?

Джин присмотрелся к безэмоциональному холодному лицу, но оно расплывалось перед взором, плыло, оставаясь бесформенным пятном. Тряхнул головой, выдохнул неровно, опустив глаза на статую. Он не узнал бы ее лицо, будь они знакомы хоть всю жизнь. Он никогда не помнит лиц, никогда не запомнит их, даже если очень постарается. Даже если обвесит комнату свою фотографиями - на него будут смотреть зияющие дыры вместо лиц, пугающие, голодные.

Призрака привлекло его творение. Потрошитель озадаченно проследил за ее взглядом, пока девушка рассматривала цветочное лицо. А потом тишину нарушил ее голос, и было в этом голосе что-то надрывно чудесное, отдающее запахом могильного праха и формалина, словно сама Смерть говорила с ним голосами упокоенных жертв. Он до последнего надеялся, что это очередная галлюцинация, игра воспаленного больного разума, но все догадки развеялись с чужими словами. Она говорила о лотосе - цветы, в которые Джин превратил чужое лицо. Его символ, его любимое растение, символизирующее слишком многое, чтобы объяснить в двух словах. Рождение и смерть. Прошлое, настоящее и будущее, потому что лотос имеет семена, цветы и бутоны одновременно.

Хада ощутил легкий трепет, некое новое чувство, которое сравнимо было с приливом нового вдохновения. О, как близки были ему ее слова, как много они значили! Словно она читала его мысли, его образ жизни, его самую суть.

— Живые порицают, если кого-то из них умертвить. Это сделал ты?

Он сдернул маску и прижал к груди, во все глаза - точнее, глаз! - глядя на таинственную незнакомку, своей речью затронувшую что-то глубоко внутри. Будто провел кто незримой рукою по струнам, коснулся едва-едва, вызвав первый робкий звук.

- О-о-о... - протянул он, не сводя с нее очарованного взора, каким художник смотрит на нечто прекрасное и вдохновляющее. Поднял ладонь, но та прошла сквозь призрака, не встретив никакого сопротивления, лишь холодок едва ощутимо облизнул сухую кожу. - Да, - ответил, помолчав немного. - Но я не убивал никого из них. Убивает само действо, - последнее слово прозвучало с каким-то особым выражением, понятным только одному художнику. - Я превращаю их в совершенные картины, в произведения искусства, в нечто такое, чем им никогда не стать при жизни. Посмотри, - он тронул один из лепестков на чужом лице. - Разве она не прекрасна? Ее скучное лицо никогда не привлекло бы ничьего внимания, но завтра... - Джин отвернулся от фонтана, встав лицом к улице и раскинув руки в стороны, словно пытался обнять этот город. - Они увидят ее завтра такой, какой она и должна быть! Искусство должно потрясать, должно трогать до глубины души, вытаскивать наружу все потаенные чувства... - он прервал свой монолог и снова повернулся к призраку, наклонив голову на бок. Ее лицо наконец смогло сформироваться в четкую картинку в его сознании. - Что же здесь делаешь ты, о дивный мираж?