- Нынче каждая проститутка - убийца или ассасин. - послышался со стороны тягучий, высокомерный и с лёгкой скрипотцой голос, чей обладатель сидел на лавке с противоположной стороны коридора и, закинув ногу на ногу, скрывался за широко распахнутой газетой, ожидая своей очереди. Когда же барышня направилась в кабинет, газета слегка сползла вниз, и дед с хитрым прищуром украдкой проводил девицу взглядом. Лёгкая ухмылка и самовольно вырвавшийся хмык сиюмоментно растворились под пристыжающим взглядом бабульки, от которого Таво поспешил мастерски увернуться - старик громко кашлянул и зашебуршал газетой, прячась за ней и с профессиональным мастерством изображая, что он вовсе не при делах.
- Что за времена пошли. - через некоторое время, когда дверь в кабинет была уже закрыта, всё же продолжил он диалог не то с самим собой, не то с бабкой, которая до этого общалась с темноволосой девицей. - Никакого уважения к профессии. В моё время ты либо трахался с кем-то, либо убивал кого-то. Всё было просто и понятно. Правильно, ведь? Никто и не слышал об этой проф-периориентации, - или как её там, - о которой так много болтовни в последнее время.
Старик недовольно хмыкнул, возмущённо переворачивая страницу, а вместе с ней и свою мысль:
- Каждый нынче мнит себя если не творцом, то как минимум ремесленником. А просто хорошо делать своё дело никто не хочет! Куда катится этот город.
Потихоньку голос его пошёл на спад, нотки раздражения исчезли, да и сам монолог превратился в едва различимое бормотание. Газета же в его руках всё так же сопричастно скрипела и шуршала.

Бах!
Снова. Снова, снова, снова. Ну сколько уже можно? Единорог никак не мог запомнить последовательность перестановки многочисленных (да, четыре - это много) ног, которые, ко всему прочему, справлялись и гнуться, казалось, во все стороны. Или это с непривычки? Хотя какая к черту непривычка, если вот он - единорог. Живее всех живых, мать вашу. И всегда был. Вместе со своим фанклубом невинности, от которого никуда не мог деться, но внимание которого льстило. Сейчас, правда, фанатов поблизости было до неприличия мало. Всего лишь одна штука. Зато какая!
- Бедненький ты мой, ушибся?!
На мгновение он прекратил пытаться собрать конечности воедино и поднять свою исполинскую тушу вверх, предпочтя этому всему уложить тяжелую рогатую голову на колени прелестнице, что присела рядом и сочувствующе гладила белую шерсть на шее. И плевать, что у прелестнице безнадежное косоглазие, нос картошкой, растет горб, одна нога короче другой, а волосы похожи на солому. Рогач вздохнул, дыхнув перегаром, но очарованное его магией созданье не смутилось тяжелому спиртовому духу от грубой морды.
- А ты как думаешь, дурында, - пробасил он, - если я ебнулся аккурат на брусчатке? Кто так строит, - сплюнул он, - вот кто, епт, так строит, ты скажи мне?
- Ножка болит? Давай поцелую!
- Поцелуй, - внезапно великодушно согласился он, с самодовольным важным видом глянув, как однозначно никем не целованные губы приникли к его запястью. А потом, крякнув, худо-бедно поднялся на ноги, будто корова - вначале жопой, потом и передом. Отряхнулся и мрачно поперся было дальше, но внезапно остановился и обернулся на как ее там?.. Пусть будет Маруськой. Вот кто-то всех бездомных кошек зовет Маруськами, а у него прибившиеся девки будут так зваться.
- Эй, Марусь, - снова пробасил конь, - а куда я шел-то?
Девка похлопала своими кривенькими страшненькими глазками, нахмурила лобик, став еще более непрезентабельной, и куда-то ткнула пальцем. Рогач проследил за направлением, особого смысла в нем не углядел, но за полным отсутствием дел целеустремленно направился в указанную сторону, покуда взгляд его не привлекла весьма видная во всех отношениях женщина.
- Ля, какая, - сплюнув на брусчатку, воодушевленно загоготал он, снова чуть было не запутавшись в ногах при попытках перейти на что-то побыстрее похмельного шага. - И задница-то, задница - ну пэрсик из райского сада! - одарив примечательную часть тела хлестким и метким ударом хвоста, рогач, позабыв про бедную Маруську, уже всячески подкатывал яйца, осыпая комплиментами - один похабнее другого.
- А что мордашку-то прячешь-то, краля, а? Аль обидел кто? Дык покажи - у меня с ним разговор короткий будет во всех отношениях! - продолжая дыхать перегаром, он и не думал отстать. Как и заподозрить что-то темное, будучи с безнадежного похмела.

Отредактировано Окари (2020-04-11 19:14:11)

Погрузившийся в свою газету и бормотание, старик на некоторое время выпал из реальности. Как и подобает людям его склада, он легко увлекался всякими городскими сплетнями, происшествиями и невероятными в своей возмутительности свершениями. От очередной статьи его отвлёк внезапный приглушённый визг и последовавшее за ним восклицание:
- ... дамочка, перестаньте меня так маниакально щупать — я стесняюсь!
Дед нахмурился и задумался. Взгляд Таво косо упал на дверь, в очереди к которой он сидел. Только сейчас дед заметил подозрительно интригующую информацию, которая явственно высветилась в голове на фоне занимательного выкрика.
[ Астарот Зубодробилов. ]
Гласила табличка. Чуть ниже висела табличка поменьше:

[ Очень хороший доктор. ]
Голос в голове Таво прочитал последнее с большой вдумчивой расстановкой, будто писавший это старательно пытался его в чём-то убедить, ни на что при этом словно бы не намекая. На двери же, в которую недавно вошла темноволосая барышня, и откуда слышались интригующие звуки, сообщалось:

[ Доктор Персефона. ]
Дед перевёл взгляд с одной таблички на другую. Затем снова. И ещё раз очень вдумчиво. Скрежет вращающихся мыслительных шестерней в голове Таво можно было услышать аж в соседнем крыле Латт Свадже. Соотнести одни факты с другими, кажется, представлялось для него сомнительным, что, однако, не остановило ход седых мыслей. Старик причмокнул, а затем достал из внутреннего кармана камзола латунные часы на цепочке и проверил время, прикинув что-то уме.
- Нет, ну, мне-то чего стесняться... - еле-слышно пробормотал старик себе под нос.
- Моя печень подождёт. - можно было бы прочитать в этот момент в его глазах, если бы только он не моргнул в тот же миг и, убрав часы обратно, не достал из другого кармана крохотную, совсем не под размер его пудовым ладоням, расчёску и двумя лихими взмахами не расчесал свои кустистые брови. Гулко не то хмыкнув, не то крякнув, дед поднялся со своей скамьи, на ходу поправляя один шарф на шее и поднимая ворот пиджака, и со свёрнутой газетой под мышкой пересёк коридор, чтобы, с грохотом усевшись на противоположной стороне, вопросить:
- Так, кто из вас сюда последний?

Отредактировано Таво (2020-04-14 01:27:27)

Рогач увлекся, а мутно соображающий его мозг, если он вообще еще справился не раствориться в обилии спиртного, которое накануне щедро влили в организм в лошадиной дозировке, пока упрямо игнорировал всевозможные сигналы. В конце концов, чего такого в том, что видная женщина габаритами не уступает мощному мужику, а черты лица куда грубее, чем обычно бывает? На Маруську глянь в сравнении, которая, правда, уже куда-то исчезла, будто развеялась как морок, - так этот шкаф - простите, шкафиня или шкафинесса будет в разы приятнее глазу, даром, что единорогу внешние параметры были-то фени - так, не более чем приятный бонус, если глаз радуется. А если не радуется, так есть и иные радости в жизни. Выпивка, например, после которой, глядишь, и глаз начнет радоваться. Тут знай себе за одним поглядывай - не дойти до кондиции, когда бочонок, иль забор, иль кусты какие становятся неотличимы от пассии. А если вдруг кажутся привлекательнее - совсем далеко за черту ушел, но да что поделать: любовь зла, любовь зла...
- Ну, ля-я, ку-у-уда-а-а же ты-ы-ы-ы, - протяжно, ласково настолько, насколько в принципе был способен протянул рогач, пытаясь не отстать и путаясь в пяти ногах.
Пяти?
Да, пяти. Ну, не равнодушен парень - это ж Вам не магия, чтобы управлять сим моментом по щелчку пальцев!
- Ну да-а-а-амочка-а-а-а, - канючил конь, оказавшийся без внимания. Ну, то есть, на него обращали внимание, пытаясь вначале прибавить шагу, отвернуться, а потом и вовсе припустили со всех ног, но это однозначно не то, на что уповал единорог! Он же достоин большего, лучшего!
Ну почему вот всякие стремные - нет-нет, не лукист же, как вы смели вообще такое подумать –Маруськи его готовы облепить с головы до пят, а нормальная женщина попытается сбежать – что за злая ирония судьбы, что за шутка провидения!
- Ну как же ничего! – болтать на бегу, тщась достучаться до холодного сердца, оказалось сложно – одышка не дремлет, ноги заплетаются, в глазах туман. – А твой шарм! Твое очарование! Ля-а-а, я тебе ногу сломаю нах, - последняя фраза прозвучала отчаянным пыхтеньем себе под нос. – Заебала рысачить, - мрачно бубнил он себе под нос, продолжая настойчиво преследовать свою новую пассию. – Спортивная, ля, ишь ты, - страдал он, тряся пивным пузом на бегу.
- Да я просто поговорить же, ля! – взвыл он в последней попытке достучаться до объекта своих вожделений, когда божья благодать сошла на него в лице столба, остановившего до этого, казалось, неостановимую в своем желании сбежать прелестницу. Рогач даже на мгновение подумал, что всё, закончился его роман, так и не успев начаться, хотя истинные ценители женского тепла отмечают, что мертвая женщина – еще 40 минут женщина…
Пока рогач тугодумно соображал, пялясь на незнакомку, а чо же делать дальше, случилось нечто страшное. На него гаркнул какой-то странный мужик, причем эти штуки, ну, слова, он делал устами той самой видной леди! От такого поворота единорог натуральным образом подсел на жопу, почти соприкоснувшись булками с брусчаткой, и, в таком нехитром положении, как будто нарочно выставив второй рог навстречу судьбе. Учитывая, что и сама дамочка бахнулась на карачки, со стороны все смотрелось настольно неоднозначно, что сторонний наблюдатель, поймай такое зрелище, ушел бы в запой на добрую неделю.
- Это что – кровь, ля? – тонко, будто ему прищемили яйца, пискнул рогач, да вякнул настолько неразборчиво, что прозвучало это скорее как «кровля».  Словно интересовался – не крыша ли поехала у его избранницы.
Всё так же булькающий в обилии выпивки мозг, тем не менее, сообразил вычленить из бормотания отдельное достаточно четко прозвучавшее «Доктор Персефона», однако занялся он и другим мыслительным процессом – часом, а не мужик ли притаился в женском одеянии?! От таких кощунственных мыслей он мгновенно стал как обычно однорогим. И, поднявшись, пытаясь отдышаться после изнурительной пробежки, озадаченно потыкал копытом здоровую тушку.
- Ля, ты живая хоть? – виновато прогудел он, поймав себя на том, что всё еще предпочитает верить, что это такая женщина. Тем не менее, надежда на физиологию никоим образом не повлияла. Пока конь стоял и тупил, думая, как и где спрятать такой видный труп, чуть не прозвучал контрольный выстрел. Точнее, выстрел-то прозвучал и случился в лице грохнувшего куска столба, принеся в радужную гриву несколько седых волос.
Выпав из оцепенения, рогач еще раз потыкал тушку, не обнаружив признаков реакции на него, и, вздохнув, с мрачным матерным бубнежом себе под нос хватив зубами за ляжку закинул эту отнюдь не легкую и воздушную тушенцую на свою спину и мрачно поплелся в сторону больнички. Он был зол, разочарован, огорчен, но всё еще пьян.
- Э, Марусь, - загорланил он, увидав какую-то бабульку с клюкой, – Не подскажешь, где тут ближайшая поликлиника?!
- Ля, что за день, - мрачно сплюнул он на землю, когда обморочная компания пополнилась. Эта хоть успела напоследок дрожащей сухонькой ручонкой куда-то указать. Делать нечего – пришлось и бабку прихватить с собой.
Спустя хрен знает сколько времени, потому что часов в зоне досягаемости не было, рогач уже пытался взять штурмом регистрацию, успел поругаться с армией бабулек, которые послали его нахуй еще витиеватее, чем он мог сам, и единорог, еще более злой, чем прежде, с грехом пополам отыскал нужный кабинет, едва не присев на жопу на скользком кафеле.
- Кто так строит, ля, кто так строит, - жаловался он своим обморочным пассажирам, и те сочувствующе молчали.
- Так, пенсионеры, разойдись, у меня больные на выдачу в критишном, епта, состоянии, - пробасил он, оборачиваясь, чтобы убедиться в целостности своего груза. – Блять, бабку потерял где-то, - расстроился он и мощным ударом головы вынес двери кабинета, которые, оказывается, открывались на себя.
Взору его предстало прекрасное.
- Ля, какая! - воодушевленно проорал он и попытался втиснуться в двери целиком. В конце концов, нужно было же вручить это вот, что там где-то еще лежит, ну, на спине. Если об косяк не снимется.

ТрудоВыебудни. Ебут и ебут, и ни минуты покоя. Бабульки с запорами, фейри в маразме, сопли до колен, колени до соплей, геморрой головного мозга и прочие прелести смены дежурного терапевта. Но по очереди! По святой, гениально изобретенной, облегчающей все проблемы очереди! Которую вотпрямщас грязно попрало рогато-лохматое и без бахил!
- Так закрыто же. – пискнула Сеф, выпустив из цепких всепомогающих лапок новообретенные своей пациенткой груди, и уже собственной перегораживая дорогу ломящемуся в кабинет коняге.
«Чем я могу вам помочь» ломилось в воздух одновременно с «Куда без очереди?», а ситуация стремительно выходила из-под контроля доктора. То девица-которая-мужик вдруг начала скакать вокруг застрявшего задом в дверном проеме единорога, то пьяный четвероногий, явно тугой на свои мягкие лошадиные уши упорно впихивающий Персефоне бездыханное тело какого-то…
«Еп твою Волю за четыре ноги»
- Мама. – пискнула же она вслух и поспешно села обратно на стул, признав во взлохмаченной прическе мешковатой ноши своего внезапного пациента самого Квадрагинтиллиона Дхо Ротта! Да еще с окровавленной головой! Верхом на единороге! В дамской, мать его, блузе!
«Тесс меня убьет»
Однозначно. А если туша на спине у единорога успела откинуть копыта (копыта! Все поняли?), так господин Дознаватель от таких новостей догонит ее бедную тушку и убьет еще раз.
Правда это будет потом. Сейчас ее кабинет громят без ее же разрешения! Приходят к ней без должного уважения! В конце концов, врач она или не врач?!
Мозг быстро расставил по своим местам: так как без помощи от нее уйти не смел сегодня никто, стоило сначала заняться наиболее тяжело раненным. И здесь выбор между ссадиной на голове и роскошной грудью, увы, был не в пользу последней.
- А ну всем оставаться на месте! – тихий блеющий голосок доктора вдруг обернулся серьезным контральто, не без истеричных ноток правда. Для верности Сеф даже ногой притопнула.
- Ты! – указующий перст уперся в сиськи пришедней  к ней бабомужика, - ножик свой убери, тут больница, а не мясная лавка. И помоги мне.
Стаскивать с лошадиной спины двухметровую тушу господина Ротта в одиночку было тем еще развлечением. Хотя не мешало Персефоне попутно приложить ладони к пострадавшему месту да по-быстрому стянуть рану.
- А ты! – она от души пришлепнула свободной ладошкой бессовестное копытное по боку, - выйди в коридор, бессовестный! Ты сломал мне двери в кабинет! Заберешь своего… избранника сердца через пять минут после того как поставишь мне двери на место!

Леди Ротт олицетворял собой нежный и утонченный цветок в разворачивающемся на глазах омуте безобразия. Пока одинокий и патологически обреченный следовать зову похоти единорог перемежал лучи внимания с одной дамы на другую, а сами дамы, каждая по-своему, узнавали в насильном наезднике изощренного рогатого посетителя клиники кошмары былых знакомств, он сам мирно и безмятежно погружался в красочные пучины удивительно правдоподобного сновидения. Лежа в неудобной позе на мускулистой спине удручающе навязчивого бездельника, леди видел пейзажные картины девственно зеленых лугов, контрастирующих с цветочными полями самых разных мастей и всех мыслимых, и немыслимых цветов. На томимых бессознательным состоянием глубинах ему мерещились горделивые и бесподобные табуны единорогов, усиленное созерцание коих прекрасным образом переливалось ярким контрастным танцем множества розовых, голубых, желтых и белых оттенков. Столь восхитительные и непередаваемо радостные создания бесконечным циклом перемещений диктовали свой собственный, ничем не обремененный, ритм жизни и образовывали идиллическое настроение от единственно важного факта — реальности существования. Дама Квадрагинтиллион и сама была в своем видении невероятно чистой, едва ли не прозрачной, благовидной и во всех смыслах невинной девицей, чьи внезапная нагота и неприкрытость не были свидетельством распутного и раскованного поведения, а лишь символизировали о подчеркнутом ощущении естественной близости, родственной связи с материнской заботой природы. Так, омываемая ласковыми прикосновениями тысяч растительных насаждений, услужливо подгоняемых едва прохладным и нежным шепотом ветра, она пустилась в жизнерадостный и безропотный забег, чтобы скорей подружиться и стать гармоничной частью утопического общества причудливых лошадей. В реальности, тем временем, поведенческая цепочка безучастной пациентки пестрила страдальческими стонами, спровоцированными докторским осмотром пораженной области головы; довольным вдохами и редкими непроизвольными улыбками, образуемыми благодаря исцеляющей силе видимой лишь ей блаженной фантазии, а также не сложными спонтанными речевыми конструкциями, не имеющими отношения действительности.
— Ах, прошу, будьте благоразумны, — вырвалось у нее сквозь пелену достоверного бреда под холодным прикосновением женской ладони, — не опускайтесь до изнасилования: в акте потворства плотским желаниям нет ни правды, ни надежности наслаждения, — больная попыталась осмотреться, дабы разглядеть напавшего на нее жеребца, однако взору единственно открытого миру глаза предстало лишь кровавое полотно собственного биологического наполнения, — какой незамысловатый и печальный фатализм: сегодня утром я полагала, что не смогу дойти до врача по сугубо личностным убеждениям и долгом перед общественностью, а, теперь, я даже не знаю смогу ли ходить вовсе, — поддавшись горьким и сильным чувствам, наследница рода Дхо Ротт расплакалась, размазывая по лицу и без того безобразные узоры потекшей туши, — ох, если бы я только знала, что мерзавцы единороги в реальной жизни не имеют совершенно ничего общего с тем, что о них повествует народный фольклор, — проглатывая обильно собирающиеся слюни, дама вскочила с организованной для нее кушетки, дабы в приступе накатившего отчаяния ринуться к выходу, — лучше умереть, чем жить с позором и бременем публичного надругательства со стороны грязного животного, не сумевшего услужить обществу долгом развития партнерских навыков верховой езды и закреплением на собственном примере мирского языка взаимопонимания между человеком и лошадью! Прикрывая лицо руками, уже неспособная сдерживаться аристократка, пронеслась мимо собравшихся в кабинете страждущих и, нацеленная на выход из помещения, смачно врезалась плечом и ближайшей к нему половиной корпуса в дверной косяк. К и без того громким, и вызывающим возгласам прибавился отчаянный набор немых бранных конструкций, последовала фаза бездействия и примирения с болью, а после, через всхлипы и бесполезное истеричное потирание зоны удара, с новой силой возобновилась какофония знакомых всем звуков детской обиды. В дверях показался уродливого и преступно грозного вида старик, который, если бы не общая нарративная составляющая происходящего, мог бы стать новым и очередным кошмаром дамы Квадрагинтиллион, однако, вместо этого, лишь удостоился испуганного взгляда залитого красным глаза и фразы, произнесенной в потугах сглотнуть застревающий в горле ком.
— Бегите, старый господин, — молвила она, вжавшись в стену в попытке обойти дверного мастера на максимально удаленном от него расстоянии, — в окрестностях орудует единорог-насильник и он не остановится ни перед чем на пути совершенствования хронологии своих преступлений, — оказавшись в коридоре, уже за спиной старика, она внезапно резко остановилась, на секунду позабыв о страхе и ужасе, — его не смутит даже старость, — пояснила Ротт таким тоном, словно бы от понимания высказанной правды на самом деле зависели невинные жизни. Живая очередь, столпившись вокруг выбитой двери и своего духовного лидера в лице седого мужчины, заметно поднаторела в искусстве паниковать, ведь даже самая старая и скрюченная бабуля не имела возможности вообразить себе, что из кабинета уважаемого врача может в приступе выбежать нечто напоминающее человека и изуродованное настолько, что сквозь окровавленное наслоение и косметическое безобразие нельзя было разглядеть девственное девичье личико. Крики и характерная реакция проявления ужаса, и праведного сострадания усилились еще и словами дамы, из-за чего стоящая в открывшейся общему взору периферии кабинета кобыла при отсутствии плана к побегу рисковала оказаться на виллах у разгоряченной толпы. Не смея обременять собственный путь отступления более ни на секунду задержки, леди, спотыкаясь и ковыляя на уже сломанных каблуках, пролетела несколько коридоров и, игнорируя одышку, оказалась в самом свободном от присутствия людей помещении клиники. Она не могла успокоиться и унять дрожь, усиленно терзающую все тело, а в яростном следовании инстинктам ей мерещились заповеди, гласящие, что со своими страхами и обидчиками необходимо справляться лицом к лицу. Хоть она и была всего лишь отпрыском дворянской семьи, а ее роль в социуме была уготована по праву рождения женщиной и сужалась до фанатичного способствования реализации амбиций будущего супруга, она все же не могла позволить ненадлежащему поведению в столь опасной ситуации бросить тень на благородное имя своей семьи. Дабы собраться с мыслями и вернуть себе контроль над разумом, леди прислонилась к ближайшей стене и принялась увлеченно изучать доску с местными объявлениями.

Оторвав ладонь от бесчувственной стены, дама Дхо Ротт оставила подле информационного стенда отчетливый кровавый контур ладони, который весьма иронично дополнил и без того символичный изобразительный ряд. Собравшись с чувствами и взяв себя в руки, она глубоко вдохнула и поплелась обратно на прием к доктору Персефоне. Минуя разъяренную толпу и ловко ныряя под локоть одного из зачинщиков очереди, леди оказалась стоящей напротив прелестной обольстительницы, чье поведенческое разнообразие указывало на широту взглядов, готовность их отстаивать, а также на неспособность скрыть от взора каждого присутствующего дивную стройность и привлекательность полуобнаженных достоинств. На величине последних Квадрагинтиллион и заострила свое внимание прежде, чем поймать себя на очередном приступе смущения и пульсирующей во лбу боли.
— Ой, — представительница голубых кровей резко схватилась пальцами за открытую рану, попутно уводя взгляд от пикантных частей тела первичной пациентки врача, — я такая невнимательная, — покосилась она в попытке нащупать под собой что угодно, на чем можно сидеть, — простите мне мою неучтивость: я не хотела Вам помешать и обидеть.

[nick]Сэр Квадрагинтиллион[/nick][status]Добродетель — корень, богатство — итог.[/status][icon]https://i.imgur.com/DZOrols.jpg[/icon][sign]Талант — не редкость, редкость — умение выжить при своих талантах.[/sign]