Грустно признавать, но в ее распорядке дня практически не было такого понятия, как «свободное время».
Нет, время то было, но обычно его занимали либо бандитского вида проходимцы с резанными ранами, либо высокомерные фейри со своими нестандартными заданиями. Персефона периодически уже ловила себя на том, что чаще стала пахнуть кровью, нежели с особой тщательностью подбираемыми ею духами.
При таком раскладе, что уж был сказать о тихом вечере с книгой на коленях, да чашечкой горячего какао с кусочком пастилы?
«К черту какао!» она остервенело постукивала туркой по столешнице, перебивая тонкий больничный запах собственной блузки ударным кофейным. Крепкая арабика, в благородном порыве впихнутая ей в пакет Дознавателем, да кусочек шоколадного торта сейчас подходили под обстоятельства куда лучше, чем ее розово-романтичные мечты о проклятом детском напитке.
Еще лучше подошел бы глинтвейн, да погода не та, а со способностями Сеф портить практически все, к чему она прикасалась, с большей долей вероятности она бы переборщила со спиртным с рецепте, и в итоге бы просто наклюкалась, а ей нельзя.
У нее сегодня три года без панических атак, а такую дату отмечать нужно в трезвости и гордости собой. С проклятой чашкой кофе, книгой на коленях, и полном, благословенном одиночестве, в мыслях об отвоеванной жизни и совершенных достижениях.
Она перетащила поднос в комнату и аккуратно поставила его на подоконник. Приоткрыла окно, впуская в мертвую тишину комнаты звуки вечернего Валдена, и повернулась к нему спиной, осматривая собственную квартирку так, словно увидела ее впервые. Квартира – берлога, полная противоположность обезличенности ее прошлой жизни.
Она заставила пространство шкафами. Старые книги, шкатулочки, перья, пучки сушеных трав причудливо мешались с современными, блестящими боксами с самым разнообразным медицинским инструментом, натасканным сюда с Земли. Кто бы сказал, что когда-нибудь ей придется надевать с утра на работу вполне современные чулки, и вести прием у настоящих средневековых рыцарей…
- С молоком! – озарило ее, и Персефона резво бросилась обратно к кухне.
Вот только и молока в кувшине, ни сливок, ни даже сахара на полке как назло не оказалось. Один горький кофе и уже не выглядевший привлекательным кусочек торта, и грозивший быть испорченным ее единственный свободный вечер за месяц!
Трагично вздохнув, она подхватила со столика кошель с деньгами и выскочила за дверь.
До закрытия молочной лавки оставалось каких-то пятнадцать минут.

Дождь застал Сеф врасплох на выходе из лавки. Короткий, но шумный и сильный, он обрушился на ее плечи, мгновенно утяжеляя рукава и подол, неприятно льнущий к ногам. Прибил к спине рванувшиеся от порыва ветры пряди, и обласкал ледяными каплями подставленное небу лицо. Женщина не дрогнула перед стихией, только крепче прижав к животу суму с покупками, и смело шагнула на потемневшую мостовую.
Что ждать, она все равно забыла зонтик.
Небо прояснилось в ту же минуту, как пальцы Персефоны коснулись массивной ручки на входной двери. Сердито взглянув вверх, она встряхнула мокрой головой, да толкнула створку, протискиваясь в полумрак лестничных пролетов. Она все еще держала где-то в голове то самое, вечернее настроение, ради которого затеяла все это. Ради книги, кофе и покоя.
Покоя…
Первая странность встретила ее прямо с порога. Почему-то в комнатах не было света. Совсем. Магические светильники молчали, а домашнее тепло оказалось начисто выстужено гуляющим по коридору сквозняком.
«Окно!» озарило ее. Уходя, несчастная забыла закрыть окно, и ветер с дождем отобрали накопленное в комнатах тепло и, видимо, свет.
Ну что ж, это весьма поправимо. Возможно, придется сварить новый кофе, но это совершенно не испор…
Она споткнулась на месте, испуганной пташкой застыв на пороге комнаты, распахнув от изумления рот.
Света с улицы было достаточно, чтобы видеть, как аккуратная девичья квартирка пребывала в совершеннейшем хаосе. Преисполненным ужаса зеленым глазам представились опустошенные, усыпанные осколками склянок с духами полочки, обрывки перьев и сухостоя, пустовал раскрытыми створками тяжелый платяной шкаф, зиял пустым провалом тяжелый сундук у кровати.
Все его содержимое, все содержимое шкафов было рассыпано по комнате, разбросано по полу, цветными островками и пестрыми уликами тянулось к разворошенной кровати, где в обрывках шелка, лоскутах простыней, лепестках осыпавшихся цветов, выпачканных в ароматных лужицах настоек и масел, было…
«Ч-Чудовище!» икнула в минутном испуге Персефона, крепче вцепляясь в холщовую суму и отступая на шаг назад. Скрипнула доска под ногой, и оно обернулось.
И страх схлынул, сменившись обжигающей, холодной яростью при виде тончайшего кружева ее парадных трусов, игриво прикрывших один из пылающих глаз чудовища, при виде облепивших длинное тело остатков светло-зеленого шелка, когда-то бывшего простыней, и свисающих из пасти остатков… остатков…
Персефона яростно всхлипнула, придушивая в зародыше родившийся было в горле горестный вопль.
Эта жуткая хреновина как ни в чем не бывало жевала ее дорогущий, шелковый, скрашенный кружевом и, мать его, долбанными бриллиантами, добытый кровью и потом прекраснейший, единственный во всей Сказке брендовый бюстгалтер!
- Аааааа, я тебя придушу! – завопила она, в слепом гневе бросившись вперед, и размахивая единственным оказавшимся под рукой оружием – собственной сумкой.

О, какое коварство со стороны Воли сообразить ей такое наказание! Ни один монстр на Сказке, ни хладный труп, сжимающий коченеющими пальцами ее шею, ни попытавшийся однажды сожрать ее дракон, ни холодные слова, не единожды брошенные ей в лицо не могли сделать ей так больно, как сейчас один вид поглощенного непонятной шнуркообразной тварью белья.
То, что она так любовно собирала! То, что составляло ее уютный одинокий мирок… просто скрылось в бесстыжем чужом нутре!
Тварь отреагировала на агрессию ее же подушкой в качестве метательного снаряда, и на мгновение затерялась в ворохе стащенных на ложе тряпок. Снаряд в цель не попал, Персефона, уклоняясь, рыбкой кинулась все на ту же кровать, по-прежнему сжимая в руках свое единственное оружие.
- Вор! Дебошир! Негодяй! Вредитель! – на глаза попался пушистый кончик хвоста, спешно втягивающийся под кровать, а женщина бросилась следом, силясь ухватить негодяя за кончик, но…
Резко села на кровати, озаренная внезапной догадкой.
Окно! Окно то было открыто! Уйдет вед гад, только зазеваешься.
Она поспешно сползла с кровати и громко хлопнула приоткрытой створкой, отрезая вредителю путь к отступлению. Выпускать пожирателя женского белья без возмездия Сеф была не намерена.
Сожрал бюстгалтер? Станешь новым палантином!
- Цыпа-цыпа-цыпа… - она безуспешно попыталась добавить в дрожащий от ярости голос немного мягкости, присаживаясь на колено и протягивая руку к краю покрывала.

Как ни странно, но ответ на свои псевдоласковые зазывания Персефона все же получила. Обшипев ее, вынудив от неожиданности на мгновение отдернуть руку, пожиратель шмоток стрелой бросился в глубину комнат.
- Стоять! – взревела женщина, спотыкаясь на месте перед тем, как броситься вслед за беглецом. Полумрак комнаты мешал ей идентифицировать незваного гостя, но, принимая во внимание попытки его к бегству, чем к агрессивной защите, Сеф предполагала справиться с мерзавцем самостоятельно, без привлечения заинтересованного высунувшего нос на шум из своей кладовки мертвеца.
- Зигфрид, место! – лихорадочно вытряхивая с полок стопки книг, отставляя в сторону горшочки с растительностью, силясь отыскать прячущийся между многочисленного содержамого шкафа хвост.
А может, оно неразумное? Сбежало у кого-нибудь такое… экзотическое животное, да заползло к ней. Бывали же истории про змей, там… в унитазе.
«Если так – с хозяина сдеру три шкуры. Без последних штанов оставлю...» сердито отбрасывала она в сторону ненужные сейчас артефакты. Хорошо, что додумалась оставить лабораторию запертой. Упаси Мистрэ запустить животное гулять по полкам с препаратами!
В приступе злости, Персефона стукнула кулаком по ребру полки, и тут же взвыла, получив по макушке любезно рухнувшей откуда-то сверху книжкой.
- А ну иди сюда, пожиратель женского счастья, а то прокляну!