Их прервали, не позволив пойти происходящему по самому плохому сценарию. Джин даже не знал, радоваться ему или застрелиться, если это вдруг окажется кто-то из Стражи. Голос показался ему знакомым - мужчина слепо мазнул взглядом по тому месту, откуда раздался шум, - но какой-то жуткий акцент и это "мсье Фелл", которым он представлялся только определенному кругу лиц, сбивало с толку. Его неудавшийся палач выругался на каком-то диалекте, прижимая руку к простреленному боку, а затем растворился в тени.

Хада обессиленно уронил руку, револьвер, все еще дымившийся после выстрела, выпал из его пальцев, глухо стукнувшись о камни. Его крупно тряхнуло, когда к нему прикоснулись чужие руки, мужчина попытался рефлекторно избежать нежелательного контакта. Плечо облизнуло будто огнем, вырвав из его глотки хриплый то ли стон, то ли вой. Джин вцепился левой рукой в человека, вскинул голову, пытаясь сфокусировать на нем свой взгляд.

- Серебрянка? - прошелестел, узнавая знакомые интонации в голосе и серебром отдававшие волосы в свете луны. - Что ты тут забыл? - будь Джин в менее плачевном состоянии, непременно бы пошутил что-то на тему того, что чревато ходить таким очаровательным мальчикам по ночам в одиночку. В данный же момент его словарный запас был строго ограничен. Честно говоря, он вообще слова с трудом выталкивал из себя, плавая в каком-то багряном мареве боли. Не то чтобы его в самом деле сейчас волновала причина нахождения одного светловолосого создания здесь посреди ночи.

Виктор - а это без сомнений был он, - принялся бинтовать его руку, и от этих ощущений Джину захотелось немножечко сдохнуть. Он уткнулся лбом в подставленное плечо, хватая раскаленный - ему так казалось, - воздух губами. Навалился на него чуть ли не всем весом, вздрагивая,  в ушах зашумело, и он со страхом осознал, что сейчас просто напросто потеряет сознание от боли.  Виртуоз вцепился в лекаря, будто бы утопающий в спасательный круг. Как будто это могло ему помочь сохранить рассудок.

Картинки сменялись одна за другой стоп-кадрами, похожие на заторможенное кино. Джин словно со стороны видел, как Виктор пытается его поднять и удержать на ногах, пока грузное неподатливое тело упорно стремится принять горизонтальное положение. Взгляд выхватил кровь на камнях, много крови, целое, мать его, озеро, и это была его, Джина, кровь. Его снова замутило.

Умереть - это совсем не так просто, как представляют себе многие. Ты прилагаешь неимоверно много усилий, и, в конце концов, твои старания не оправдываются, потому что тело, в отличие от своего хозяина, отчаянно хочет продолжать существовать. Джин плавающим взглядом скользит по земле, не осознавая практически того, что они куда-то тащатся. Его здесь нет. Он где угодно, но не здесь: пьет коктейли на берегу туманного моря, устраивает выставку картин в Валденской галерее, бьет морду какому-нибудь грубияну на окраинах города. Сознание сжалось до маленькой точки, почти потонув под болью, предоставляя телу рефлекторно хвататься за жизнь.

Сознание отказывалось адекватно фиксировать происходящее вокруг. Вот, вроде бы, он только что стоял в темном коридоре, затем провал, а затем он уже лежит в собственной постели, пялясь в потолок. Довольно-таки живописный потолок, должен был признать он, иначе не уделил бы ему столько внимания, отстраненно вслушиваясь в шорохи где-то в глубине дома. Или это были галлюцинации его воспаленного сознания?.. Собственное тело ощущалось ужасно тяжелым, неповоротливым, будто набитый камнями мешок, и случись сейчас пожар или любое другое стихийное бедствие, Джин даже ухом бы не повел.

Его лица коснулась прохладная ладонь, и мужчина слабо вздрогнул, вяло повернул голову, пытаясь сфокусировать взгляд на склонившемся над ним лицом. Что, собственно, было тщетно. Расширившийся от боли зрачок единственного зрячего глаза слепо мазнул по Виктору, едва различая пятно его лица среди других смазанных пятен, в которые превратился мир вокруг него.

Укол иглы почувствовал где-то на фоне, практически заглушаемый яростной болью, терзавшей правую половину его тела. Мышцы сводило в агонии, словно он любопытства ради опустил свою руку в котел с раскаленным жидким железом. Хотелось кричать. Выть во все горло раненым зверем, катаясь по полу и разбивая о него голову, лишь бы хоть немного уменьшить эту адскую боль. Но он всего лишь хрипло, через раз выдыхал, пялясь куда-то сквозь устроившегося рядом лекаря.

Морфий забрал его в свои ласковые объятья, и сознание померкло, а мир перед плывущим взором сузился до размеров крошечной точки. В памяти слабо отпечатались события дальнейшего, вырванные кусками из тьмы, в которую он то и дело проваливался. Он чувствовал чужие руки, касающиеся его плеча, отчего в его голове словно взрывались салюты. Со стороны слышал собственное рычание, пытался отстраниться от источника боли. Его мозгу отчего-то казалось, что Виктор приносил еще больше боли каждым своим прикосновением, но Джина в этом винить смысла не было, потому что способность адекватно соображать отключилась еще где-то там в коридоре. Вместе с достоинством,  инстинктом самосохранения и другими полезными чувствами.

И кровь, кровь просто повсюду. Комната провоняла этим отвратительным металлическим запахом.

Небо падает и разбивается.

А затем становится темно. Измученный разум художника не выдержал такого насилия, соскользнув в спасительное забвение. Джин провалился в темноту без каких-либо видений или кошмаров.

В себя приходил мучительно долго. Обезболивающее мягкой волной застилало сознание - видимо, Виктор все же нашел и не поскупился на дозу морфия, без которого Хада попросту бы не выжил. Голова чугунная, и каждое движение отдавалось ноющим зудом в висках. Картинка перед глазами плыла, но свою спальню он узнал сразу. Сколько времени прошло с того момента, как он отключился? Солнце уже вовсю поднялось над горизонтом и даже собиралось клониться обратно в скором времени, но это ровным счетом ни о чем ему не сказало. Джин медленно выдохнул - легкие после приличной дозы лекарства с трудом впускали в себя кислород. Мир вокруг него казался нежным, ласковым и теплым, как прибрежная волна, и от вчерашней боли осталась только ломота в костях да ноющее плечо.

Целитель обнаружился рядом с кроватью, занявший тот самый стул, на котором в прошлый раз сидел сам Джин. Мужчина уставился на него ничего не выражающим пустым взглядом, пока его снова не накрыло. В следующий раз он очнулся, когда за окном уже стемнело, и поначалу даже растерялся, не сразу сообразив, где находится и что происходит.

Матрас тихо скрипнул пружинами под весом чужого тела. Джин медленно выдохнул, поднимая взгляд на Виктора, пересевшего на край его постели. Объясняться или доказывать ему что-либо совершенно не хотелось. Хада в принципе не горел желанием видеть сейчас кого-либо живого. Липкое ощущение стыда и брезгливости к самому себе в присутствии другого человека только усиливалось и подпитывало и так не самые приятные ощущения. Любое изменение восприятия и срыв планов превращали Джина в мрачного пессимиста, да и сложно думать о чем-то позитивном, когда находишься в таком состоянии.

Он смотрел в добродушные - аж скулы сводило от приторности, - голубые глаза напротив, но слышал мерзкий-мерзкий голос своего разума, нашептывающий в самое ухо и не дающий ни на чем сосредоточиться. Ты просто ненормальный безумец, Хада Джин. Сколько можно врать себе? Только и делаешь, что строишь из себя невесть что каждый раз. Не надоело? Осознание собственной неполноценности и уродства окатило удушливой волной, и мужчина отвел глаза в сторону, вяло позволяя отцепить свою руку и устроить ее на груди. Да-да-да, само собой, этот мир был пропитан магией, и сделать качественную замену для его конечности не составит никакого труда. Однако все равно не так просто взять и просто смириться с потерей значительной части самого себя.

Это были не просто руки. Это было его совершенное оружие, инструмент мастера! Разумеется истинный художник может сотворить не менее прекрасное произведение и без помощи кистей. Да и порою даже не пользуясь руками. Но Джин к своим рукам относился слишком трепетно, чтобы взять и легкомысленно отмахнуться.

– Посмотри на меня, Джин, - Хада нехотя скосил на него глаза - зрячий и не зрячий, мазнул взглядом по изможденному лицу, потрепанному и уставшему. Наверняка целитель все это время просидел тут у его постели, толком не сомкнув глаз. Джину стоило быть благодарным. Ему стоило сказать вообще хоть что-то, хотя бы улыбнуться там, пусть и кривовато, но он не мог выдавить из себя ни слова, чувствуя себя заживо закопанным под землю. Вот-вот сверху закроется деревянная крышка гроба и зашуршит засыпаемая почва.

Дыхание перехватило, и Джин выпутал свою руку из чужих пальцев, накрывая ею лицо, уткнулся в сгиб локтя и так замер на долгие несколько секунд, не издавая ни единого звука. Лишь часто вздымалась грудная клетка да чуть подрагивали плечи. Он был не готов к собственной слабости, не готов был демонстрировать ее кому бы то ни было, потому что Кровавый Демон не может быть таким ничтожеством. Потому что он выше этих человеческих качеств, он выше каждого из них. И тем не менее он как никогда был близок к тому отчаянию, от которого хочется выть в голос.

Переждав этот унизительный момент собственной неполноценности и осознания себя как всего лишь ненормального урода, Джин отнял руку от лица и скользнул потухшим взглядом по Виктору. Тот, кажется, предложил ему что-то?.. Почитать? Он слабо махнул в сторону книг, неровной стопкой лежавшей на тумбочке в изголовье кровати. Некоторые были без перевода, потому что Хада любил читать в оригинале, ведь тогда не теряется смысл, который пытался донести автор.

Настороженный внимательный глаз уставился на Виктора из-под упавшей на лицо челки. Джин быстро выстроил в своей голове образ с прошедшими событиями, практически насильно заставляя свой мозг "узнать" целителя. Выглядел сейчас тот хотя бы менее убитым, но был еще более встрепанным со сна. Волосы на голове находились в хаотичном беспорядке, на щеке остался отчетливый мятый след от простыни, а одежда... На одежду вообще лучше было не смотреть, потому как выглядела она так, словно это его ранили, а не Джина. Сплошь залитая джиновой кровью. Он ее вчера изрядно так потерял.

Виктор тут же подлез к нему под бок - Джину пришлось приложить не мало усилий, чтобы не отшатнуться от неожиданной близости, головой понимая, что без его поддержки вообще мало что из себя представляет в данный момент. Ни к чему было лишний раз себе напоминать о собственной, пусть и вынужденной беспомощности. Отцепившись от косяка, который сжимал до побелевших костяшек пальцев, он навалился на парня, даже не подумав, что перемещение из спальни в ванную отнимет у него столько сил. Организм только-только начинал восстанавливаться и нуждался в усиленном отдыхе да лечении, а не чтобы его хозяин раненым сайгаком по квартире скакал.

На кровать Хада опустился чуть ли не с облегчением, ощущая разливающуюся по телу слабость вперемешку с ноющей болью в ранах и руке - особенно. А еще ему жесть как хотелось вколоть себе еще морфия, чтобы отключиться от этого мира и перестать себя ненавидеть. Виктор, небось, не оценит. Будет возмущаться, говорить о вреде и привыкании, смотреть осуждающе глазами своими голубыми. Проникновенными такими, глубокими. Джину этот взгляд больше, чем все остальное запоминался, больше, чем волосы или голос. Никто так раньше на него не смотрел.

— Не вставай больше пока что. Если что-то понадобится, просто скажи и я достану.

Джин поморщился слабо. Уж справить нужду и хотя бы умыться он был в состоянии и унижаться для этого не собирался. Правда запоздало пришло осознание, что насчет этого "в состоянии" он погорячился, и теперь ноющее тело радостно решило ему об этом напомнить. Виктор заговорил о еде, и желудок сделал кульбит. Есть откровенно не хотелось. От привкуса крови во рту и общей слабости тошнило так, что любая мысль о еде вызывала только спазм и желание проблеваться. Вот пить хотелось ужасно. Он и так потерял прилично жидкости, тут и до обезвоживания было недалеко.

- Воды лучше, - подал он наконец голос. Вышло как-то сипло и совсем уж жалко, поэтому Джин кашлянул, прочищая саднящее горло. - Если хочешь есть, поищи... поищи в холодильнике. Там оставалось мясо, кажется. И овощи, - постарался припомнить, когда в последний раз закупался продуктами, и не кончились ли запасы круп и каких-то консервов в шкафу.

Взгляд тускло обежал комнату взглядом, грозившую стать его личным карцером на ближайшие дни без нормальной возможности передвигаться. Жалок и безобразен. Так ты о себе думаешь, верно? Жалкий позер.

- Заткнись, - прошипел сдавленно, затыкая сам себя, начиная ненавидеть свой внутренний голосок в такие моменты.

Со стороны Виктора было не самым разумным поступком - сообщать опаснейшему серийному убийце, что тот слаб. Ложка противно звякнула о край тарелки и замерла. На целителя Джин не смотрел. Поэтому его мрачный потяжелевший взгляд достался остаткам каши в посудине, на которые он взглянул так, словно бы эта самая каша руку ему и оттяпала. Разумеется, Серебрянка имел в виду его нынешнее состояние, просто констатировал факт,   и с этим сложно было поспорить, ведь ощущал себя Хада и впрям самым паршивым образом. Не столько физически, сколько еще и морально, терзаясь мыслями о собственной неполноценности.

- У меня достаточно сил, чтобы выпустить пулю в лоб тому, кто посмеет в этом усомниться, - прозвучало обманчиво спокойно, даже радушно, но взгляд убийцы не оставлял никакого сомнения в том, что тот так и сделает. Рукой машинально пошарил рядом с собой и сморгнул, когда привычного оружия не оказалось под боком. Джин редко расставался с револьвером, всегда ощущая тяжесть на поясе и успокаивающий холод металла. Сейчас же оружие отсутствовало в пределах видимости, и это заставляло паниковать чуть ли не больше, чем потеря руки. Пистолет в каком-то роде и впрямь можно было считать частью этой руки. Яростный взгляд метнулся на Виктора, единственного подозреваемого в пропаже Шепота. - Мое... мое оружие?

Опасаясь своего нестабильного пациента, тот вполне мог спрятать опасную игрушку подальше от Джина, но от этого виртуоз пришел бы в еще большую ярость. Вряд ли парень был настолько глуп и не понимал этого. Мысли услужливо подтолкнули воспоминания прошедших дней и залитый черной кровью переулок, ставший роковым.

- Твою мать, - совсем некуртуазно выругался он, припоминая, что скорее всего выронил оружие там, в переулке. Он прекрасно помнил, как свело отдачей руку после выстрела, горячие брызги крови на лице и распускающиеся цветы магнолии в чужой груди. Теперь же главный инструмент его творчества валялся где-то там в пыли дороги. Или же уже кем-то подобранный. Хада запустил руку в волосы и застонал. Снова придется обращаться к мастерам, чтобы изготовили точно такой же, но это было половиной беды. Вторая же  состояла в том, что револьвер мог попасть не в те руки и послужить наводкой на него, Джина. А этого хотелось меньше всего, учитывая плачевность ситуации, в которой он сейчас находился.

Сам виноват. Был слишком беспечен, слишком самоуверен в собственной безнаказанности и неуловимости. И чем это для тебя обернулось, Хада Джин?

- Как ты себе это представляешь?

Вторым не самым разумным поступком Виктора было его предложение временно переселиться к нему. Чувствуй себя Джин менее отвратительно, то непременно посмеялся бы над этой шуточкой. В самом деле, о чем тот думает? Тащить к себе человека, приступы филлио которого случаются чаще снега зимой, да он же ему там весь дом в крови утопит и глазом не моргнет. Если только Виктор не собирался держать его связанным или где-нибудь в подвале на цепи. Такого отношения к себе Хада точно не перенес бы, поэтому поднял глаза на целителя и медленно покачал головой.

- Нет, - голос хоть и был тихим, но вполне уверенным. Джин был опасен в первую очередь для людей, которые Виктора окружали. - Нет, - повторил он, убирая тарелку с недоеденной кашей на тумбочку и осторожно, держась за ноющую грудную клетку, опускаясь на постель. - Я останусь здесь. И не смотри так, Серебрянка, - невесело усмехнулся одними только уголками губ, глядя на целителя долгим тяжелым взглядом, будто прочитав его мысли. - Я не собираюсь вскрывать себе вены или лезть в петлю с горя. Это, знаешь ли, сложно организовать без рук, - горький смешок. Люди, которые думают, что суицидникам так просто покончить с собой, ничего на самом деле не понимают в этом. Ты прикладываешь невероятно много усилий, потому что дух хочет жить, даже в то время, когда тело желает почить.

Джин хотел жить. Он не боялся смерти, нет, но вносить коррективы в свои планы не собирался.

Его снова клонило в сон, импульсивно потраченная энергия давала о себе знать навалившейся на него слабостью, и Джин вымученно выдохнул, накрывая глаза рукой.

- Спасибо тебе.

Счастьем было то, что во время своих последних провалов в беспамятство его не посещали сны от слова совсем. Наверное, организм был истощен настолько, что на обработку образов в голове не оставалось никаких сил. Отчасти он был даже рад этому, только кошмаров в его состоянии ему не хватало. Хоть Джин был далеко не маленьким ребенком, который боится монстров под кроватью, однако его душу порой тревожили собственные демоны.

Вот только не смотря на сильное истощение, кровопотерю и общее паршивое состояние, Джин все равно оставался опасным убийцей, тело которого было натренировано и выдрессировано реагировать на любой намек на опасность. Поэтому присутствие кого-то чужого в своем доме он скорее ощутил, чем услышал. Хотя не услышать было сложновато, потому что его гость совсем не пытался себя скрыть. Будь это какой-то подосланный за ним наемник, то не совершал бы таких опрометчивых и глупых поступков, а сам Хада наверняка даже не успел бы увернуться от ножа в горло.

— Проснулся?

Его лба коснулись прохладные пальцы, а в ответ в грудь внезапного визитера уперлось дуло пистолета. Джин скользнул мутноватым со сна взглядом по чужому лицу, которое для него сейчас было не больше, чем просто размытое скользкое пятно, слегка рябящее по краям. На счастье Виктора, - а это, разумеется, был он, - тот додумался подать голос до того, как пальцы виртуоза нажали бы на курок. Виктору не стоило забывать, кем Джин был на самом деле, даже не смотря на ранения и частичную недееспособность. А уж после последнего покушения тот вообще готов был открывать огонь на поражение по любой мало-мальски подозрительной цели. Стоило бы задуматься о переезде, пожалуй.

- Не делай так больше, - мрачно посоветовал, убирая револьвер обратно, завозился на постели, подтаскивая повыше подушку и пытаясь принять полусидячее положение. - Я ведь мог и выстрелить, - это прозвучало так спокойно и буднично, будто он говорил о погоде за окном. Действительно ведь мог. Другой вопрос, что бы он потом делал с телом и с теми, кто наверняка отправился бы это самое тело искать?..

Капельницу Джин окинул откровенно ненавидящим взглядом, словно несчастная была виновата во всех его бедах, но смолчал. Каким бы упрямым и гордым он ни был, глупцом себя не считал. Понимал, что мера вынужденная, неохотно соглашаясь со словами лекаря. Без лекарств и питательных веществ он просто напросто тормозил собственное лечение, что в его положении было чревато опасными последствиями. Позволил взять себя за руку, едва заметно вздрогнув от прикосновения прохладных пальцев, что пытались нащупать вену на бледной коже. Глаза отвел, не глядя на скользнувшую под кожу иглу, - не больно, но и приятного тоже мало, - поморщился и откинулся обратно на подушку.

— Мне показалось, что за мной кто-то идёт, когда я возвращался.

Эта новость нисколько не обрадовала убийцу и заставила лишь напрячься.

- Я очень надеюсь, что тебе действительно показалось, - хмуро отозвался Джин, взглянув на парня из-под встрепанной челки. Вряд ли Омен так просто его отпустил бы. Если он запомнил Виктора той ночью, то вполне мог организовать слежку за ничего не подозревающим архонтом. В таком случае, нельзя было допустить, чтобы он привел его к дому Джина. Это означало бы конец, Омен не станет с ним сюсюкаться и просто напросто закончит начатое. - Очень надеюсь.

Виктор, похоже, в самом деле решил прописаться у него дома. Когда Джин приходил в себя, то постоянно натыкался взглядом на Серебрянку, который то читал его книги, сидя на неизменном стуле; то прогуливался по комнате; то шебуршался где-то там на кухне за шторкой под звуки воды из крана. Первое время его присутствие вызывало раздражение и недовольство, но архонт не пытался нарушать границы его личного пространства, не считая смены бинтов и процедуры принятия лекарств, и постепенно Хада привык. По-крайней мере перестал каждый раз хвататься за Шепот при малейшем шорохе.

Так прошла целая неделя, которая показалась Джину целой вечностью. Собственное сознание плохо фокусировало время, которое растянулось на отрезки между пробуждениями. Один раз убийца не выдержал и дорвался до морфина, после которого проспал чуть ли не сутки. На восьмой день своего домашнего заточения, когда Виктор снова менял его повязки, он вдруг заговорил:

- Мне нужно, чтобы ты сходил кое-куда, - взгляд уверенный, смотрит прямо в лицо Серебрянке своим зрячим глазом. - Я, понятное дело, пока не могу себе этого позволить. Но и сидеть просто так, сложа рук... - запнулся на мгновение, но не лицо совсем не дрогнуло. - ...сложа руки не могу. Возьмешь вот это, - протянул архонту мешочек с лайнами и сверток бумаги с собственными зарисовками, на которых были изображены чертежи. В промежутках ясного сознания Джин смог накидать чертежи протеза для своей руки, оставалось только доставить мастеру, чтобы тот взялся за работу. - Денег там хватит, чтобы оплатить заказ.

Джин молча наблюдал за тем, как Серебрянка сначала вышел с кухни, после чего вернулся и уселся обратно, вертя в руках какую-то другую бумажку. Свою карточку, ту самую, одну из которых оставлял со своими "посылками", он узнал сразу и в удивлении приподнял целую бровь, переводя взгляд с парня на бумажки в его руках и обратно. Виктор рассматривал их с каким-то прямо тщательным вниманием, водя пальцем по буквам, отчего Джин даже заподозрил неладное, пока целитель наконец не заговорил:

— Так значит, это твой настоящий почерк?

Ах, вот оно в чем дело.

Сомневался в личности того, кто присылал тебе те вещи, и решил убедиться? Я вроде почти прямым текстом в этом сознался ранее.

- Нравится?

Убийца выдохнул и подпер голову рукой, смешливо глядя на прямоугольники бумаги, - весьма качественной, к слову! - исписанные ровным, аккуратным почерком. Вряд ли это можно было считать за весомую улику, учитывая тот фактор, что почерк на самом деле так легко подделать. Впрочем, так же маловероятно и то, что Виктор побежал бы сдавать эти доказательства Страже. Хотя вопрос насчет того, для чего Серебрянка решил эти бумажки сохранить, все еще оставался открытым. Мог ведь вполне избавиться, как и от подарков. Но ни того, ни другого он не сделал, в чем Джин убедился ранее, когда Виктор пришел на их встречу в подаренной им одежде. Значит, не настолько уж был и против, как пытался это показать в прошлый раз.

Он даже задумался на мгновение о том, что, возможно, с телами на площади слегка переборщил. Самую малость. Впрочем, какая разница, ведь результата он все равно добился.

Виктор наказал ему поесть и не напрягаться, и Хада с трудом удержался от кислой мины ему вслед, сопроводив это ядовитым "Хорошо, мамочка". С едой он и в самом деле расправился быстро, грешно было переводить продукты впустую, к тому же целитель опять покупал их на свои деньги. Продукты в доме Джина давным давно закончили - да что уж там говорить, он забыл уже, когда в последний раз их закупал, потерявшись во времени с этим ранением, поэтому Виктор брал на себя роль еще и домохозяина в каком-то роде. По-крайней мере готовил он и правда весьма неплохо. Хватало, чтобы при виде его еды не тянуло посетить белого друга. Хотя бы перестал пичкать его треклятой кашей, которая уже в печенках сидела.

Снова предоставленный сам себе, Джин маялся скукой и ничегонеделанием. Вернувшись в спальню, он присел на койку, положив на колени свой револьвер. После того инцидента в подворотне оружие нуждалось в небольшой починке - перезарядочный барабан давал сбой, отказываясь прокручивать патроны, но в целом оно не пострадало. Отмыть только не мешало бы, довести до блеска и вернуть ему прежнее сияние, чем Хада и занялся, чтобы убить свободное время. С одной рукой это давалось неожиданно тяжело, и Джин больше бесился, пытаясь одновременно и удержать Шепот на месте, и оттереть с него кровавые пятна, прочно впитавшиеся в поверхность багровой россыпью.

Только когда на стволе не осталось ни единого пятнышка, а латунь на свету сверкала жидким золотом, переливаясь яркими бликами, он посчитал свою работу законченной, удовлетворенно пробежавшись кончиками пальцев по оружию, взял в руку. Вскинул ее, наклоняя голову на бок и прицеливаясь в стену, будто в воображаемого противника, и в ту секунду, когда палец уже готов был нажать на курок, в дверь постучали. Хада замер, медленно поворачивая голову в сторону источника звука, напрягся в одно мгновение, подобравшись, как псина, учуявшая угрозу. Стук повторился, еще более настойчивый и громкий, тому, кто был снаружи, определенно не нравилось ждать. Бесшумно поднявшись со своего места, Джин миновал коридор и остановился перед входной дверью, настороженно вслушиваясь и держа ее на прицеле. Силы пули хватит на то, чтобы разнести дверь в щепки и раздробить голову нежелательному визитеру, если тот вдруг решит проявить настойчивость.

Снова постучали, послышалось едва различимое шкрябанье по металлу и чье-то недовольное ворчание, затем, после долгой, ужасно долгой паузы послышались удаляющиеся шаги. Джин шумно выдохнул, осознав, что все это время не дышал, стоя рядом с дверью. Вернувшись в спальню, он тенью скользнул вдоль шторы, через щель глядя на улицу, но отсюда вход в дом было плохо видать, да и визитер уже успел скрыться. Ему оставалось только гадать, кто же это мог быть и какую цель преследовал. Виртуоз не в первый раз задумался о смене места жительства. Оставаться здесь становилось опасным, особенно в его состоянии, когда он все еще слаб и физически не... В общем, шансы его были не равны в любом случае.

Нужно дождаться Виктора с его заказом. Без него, как не отвратительно было это признавать, Джин сейчас мало что мог поделать.

— Он не похож на те, с которыми работал я. В нём использованы довольно необычные материалы, хотя принцип похож.

- Это латунь, - Джин скосил глаза на лежащий на своих коленях протез, пробежался по нему кончиками пальцев. - С добавлением других сплавов, чтобы увеличить прочность и долговечность объекта. Предпочитаю этот сплав стали, у него более гибкие характеристики. К примеру, латунь менее подвержена коррозии, не боится больших перепадов температур и при холоде остается такой же пластичной, - разговором или, точнее, этим монологом убийца пытался отвлечь себя от неприятных мыслей о предстоящей процедуре, хмуря тонкие брови и рассматривая искусственную руку. Блики заходящего солнца из окна падали на поверхность протеза, отсвечивая жидким золотом - не отличишь от настоящего. Не зря латунь стояла на третьем месте по благородству металлов. Мастер постарался на славу - ни одного изъяна, ни одной неровности или косяка, Джину обязательно нужно будет потом поблагодарить его лично за проделанную работу, ибо оно того стоило.

Виктор сгонял сначала в ванную, потом на кухню и вернулся с аптечкой, устраиваясь рядом с Джином на кровати. Слишком близко, почти вплотную, касаясь коленом его бедра. Хада искоса глянул на парня зрячим глазом, сощурился чуть, но ничего не ответил. Помог стянуть с себя рубашку - зачем вообще напяливал ее в такую жару?.. Затем в ход пошли бинты, обнажая розоватую, успешно подживающую плоть. Его каждый раз в дрожь бросало от вида собственной изуродованной конечности, а в животе ком ненависти скручивался, до тошноты. Вот только непонятно было, к кому эта самая ненависть-то. К самому себе или к тому уроду. Урода не было, и ненавидеть его на расстоянии получалось хуже, чем самого себя. Джин больше всего не любил разбираться в собственных чувствах, когда дело касалось чего-то такого. Впрочем, сейчас ему было не до этого.

— Тебе придётся посидеть смирно без обезболивающего.

- Без... - кашлянул. - обезболивающего? - убийца поневоле дернул плечом и без восторга во взгляде покосился на Виктора. Подсоединение протеза к живой плоти без какой-либо анестезии должно было принести отнюдь не самые приятные ощущения. Не то чтобы он боялся боли - ее в его жизни и так было слишком, слишком много, что уже и привыкнуть пора на самом деле. Вот причинять ее кому-нибудь другому - тут да, тут он мог разгуляться на полную. Оторваться на всю катушку, так сказать. Но когда дело касалось его самого - тут уж увольте. С другой стороны Серебрянка был прав, им нужно было убедиться, что конечность и все нервные окончания функционируют так, как надо. Второй операции без обезболивающих Джин точно не переживет.

Ему пришлось упереться лбом в чужое плечо, сжать до скрипа зубы и замереть так, пока целитель занимался его рукой. Ловкие пальцы архонта легко и почти невесомо скользили по чувствительной коже, создавая довольно странный контраст на фоне острой, почти жгучей боли от скальпеля. В воздухе к едкому запаху спирта примешивался терпкий и густой - от крови. Джин, чтобы отвлечься от не самых приятных ощущений, нащупал пальцами чужое колено, которым уперся в него парень, и стиснул так, что потом наверняка останутся следы на бледной коже. Мысли плавали в каком-то болезненном мареве, подернутые сизой дымкой, и он очень пытался от них абстрагироваться, только думать о чем-то другом решительно не получалось. Его будто током ударило, когда оголенных волокн мышц коснулись тонкие проводки, пока Виктор закреплял верхнюю часть протеза на его плече. Чужеродная рука ощущалась донельзя... странно. Это не было похоже на ощущения от собственной конечности, к которой он привык с самого своего рождения, будто что-то чуждое, неправильное и громоздкое окутывало его руку.

Отредактировано Джин (2020-07-21 11:52:53)

Этого стоило ожидать. Стоило догадываться о подобном развитии событий, потому что все неизменно к этому шло. Все мимолетные и не очень прикосновения, взгляды украдкой, когда Виктор думал, что Джин не видит. Все это было определенного рода сигналами, которые Джин, в силу своей отстраненности и любви к искусству, старательно игнорировал. По-крайней мере, пытался. Было сложно, хотя бы потому, что и сам испытывал схожий интерес к парню-целителю, и интерес этот мягко переплетался с желанием увидеть его в качестве одного из своих полотен. Он должен был стать самым прекрасным, самым драгоценным его творением, но...

Чужая ладонь, обжигающе горячая, легла на его лицо, коснувшись пролегающего через правую половину шрама - убийца едва головой не мотнул, откровенно ненавидящий, чтобы кто-либо касался этих отметин. Виктор вдруг подался к нему вперед, Джин - инстинктивно назад, едва не стукнувшись затылком о стену. Поцелуй вышел немного неловким, смазанным из-за разницы в росте, каким-то... не таким. Губы Виктора были сухими, слегка потрескавшимися, совсем не шли ни в какое сравнение с мягкой и податливой сочностью, как у женщины. И целовался тот отнюдь не как женщина - не робко и мягко, а напористо, почти жадно, без слюнявой нежности. Джин как-то упустил из виду тот момент, когда парень взобрался к нему на колени, прижался порывисто, вплотную притиснулся всем телом, что отчетливо был слышен лихорадочный стук в груди - ту-тук, ту-тук.

Ладонь живой руки взлетела в воздух, чтобы оторвать парня от себя, отпихнуть совсем всякую совесть потерявшего наглеца, но... замерла на чужом плече, стиснула его. Хада после секундной заминки выдохнул, голову немного запрокинул, - Виктор, теперь сидящий на нем, был немного выше, - и зарылся пальцами в серебристую шевелюру, сгреб в кулаке тонкие прядки, подаваясь вперед. Он особо и не задумывался над тем, когда целовался в последний раз, что уж говорить о сексе, не шибко испытывая потребность в удовлетворении физического контакта с людьми. Искусство стало его страстью, его любовью, какие уж тут плотские утехи с теми, в ком он видел лишь холст для творчества?

С Серебрянкой все было по-другому. Болезненная одержимость этим архонтом пробуждала в нем какие-то совершенно темные, запретные чувства, опасные для них обоих, и Джину не хотелось думать, что произойдет, если он все-таки ослабит контроль хоть-немного. Страшно не поддаться чувствам и позволить себе довериться кому-то.

Страшно - открыть глаза и увидеть перед собой того, к кому испытываешь некого рода привязанность. По частям.

Тем не менее он не мог сейчас заставить себя оторваться от чужих, таких соблазнительных горячих губ, даже когда от недостатка воздуха голова мягко пошла кругом. Ногтями надавил на затылок парня, поскреб, путая серебристые прядки, и скользнул рукой ниже, замерев где-то на уровне поясницы, прижимая плотнее к себе. В грудной клетке что-то сдавило, взорвалось жаркой волной, пробежалось колкими мурашками вдоль позвоночника и поселилось где-то в костях. Напоследок довольно ощутимо прикусив за нижнюю губу, Джин отстранился, переводя сбившееся к чертям собачьим дыхание и устремляя взгляд своего единственного зрячего глаза на раскрасневшееся лицо целителя прямиком перед собой. Их сейчас разделяло расстояние меньше пары дюймов, он отчетливо ощущал чужое, такое же сбивчивое дыхание на своей коже.

В голове билось настойчивое "Что он, черт возьми творит??", смысл произошедшего доходил до убийцы слишком медленно, но... Поздно пить боржоми, когда голова отвалилась и уже лежит на коленях.

- Вы всех пациентов так успокаиваете, доктор? - хрипло отозвался Виртуоз, не сводя прикипевшего взгляда со слегка припухших после поцелуя губ архонта. На его плечо настойчиво надавили, но Джин выставил руку назад и оперся о нее, не давая себя уложить. Скосил глаза на рукав Серебрянки, пропитавшийся кровью. Что тот говорил каждый раз? Все ранения, что он наносит собственными руками, проецируются и на его тело?.. - Твоя рука. Нужно, наверное, обработать, - он нахмурился и снова перевел глаза на его лицо.

Психопатия не предполагает каких-то теплых чувств к другим людям - так с умными лицами говорят дядьки и тетьки в белых халатах. Психопаты не способны любить кого-то, кроме себя любимого, и в других они видят лишь способы достижения своих целей. Инструменты, вещи, игрушки, которые можно использовать, не более. Чувство, что сворачивалось в его груди удушливым, темным облаком с запахом дыма и пепла, Джин охарактеризовал бы скорее как... одержимость? Увлеченность? Нездоровое любопытство?

Любые отношения между людьми подразумевают эмоциональную поддержку. Люди просто напросто не могут без этого, обмениваясь друг с другом эмоциями, взглядами, даже простых, порой, мимолетных прикосновений бывает достаточно. Но как может психопат дать то, чего у него нет? Любое его действие зачастую продиктовано манипуляциями, и именно по этой причине Джин так сильно не любит, когда кто-то трогает его без дозволения. Влезает в его зону комфорта, оказывается слишком близко, пытаясь навязать привычные людям формы коммуникации. Ни одно живое существо не вызывало у него таких чувств, которые возникают лишь тогда, когда он творит. Эта страсть, это вдохновение - лишь искусству подвластно затронуть глубинные струны его темной души.

Ладно. Пожалуй, в этот раз удалось не только искусству.

И теперь этот парень, выглядевший совсем еще мальчишкой, жмется к нему податливо, льнет к его груди, словно котенок, выпрашивающий ласку. Ладонями касался его спины, отчего Джин едва заметно вздрагивал, когда тонкие пальцы задевали рубцы давным-давно заживших шрамов - следов его собственной глупости и невнимательности. Виктор прижимался к нему близко-близко, порождая в искалеченном разуме убийцы совсем нездоровое желание - обладать. Присвоить себе целиком и полностью, взять под собственный контроль и оградить от внешнего мира. Никому не позволять прикасаться, даже смотреть в его сторону чревато тем, что он просто напросто заживо выколет наглецу глаза и заставит сожрать. Что-то такое, наверное, испытывают к безумно дорогой вещи, к своему самому лучшему творению. Больная привязанность на грани маниакальной одержимости. Стоило догадаться о предпосылках уже тогда, когда Хада в его честь устроил парад трупов на центральной площади.

Виктор вдруг оторвался от него, и Джин, недовольный тем, что его прервали, рыкнул, скользнул по целителю хмурым взглядом, уже морально готовясь к тому, что его сейчас будут отшивать - хотя архонт сам первый же и начал! Но тот лишь настойчиво толкнул убийцу в грудь, забираясь сверху. Койка жалобно заскрипела под весом двух мужчин, далеко не пушинок. Лоб убийцы рассекла недовольная складка, когда он неловко задел руку, только что перенесшую операцию, но его внимание тут же привлек Виктор. Архонт снова склонился к нему, вжался тесно всем своим худощавым телом, заставив неровный выдох сорваться с губ. Кажется или в комнате стало еще жарче?..

Поцелуй заставил отвлечься от созерцания чужого лица в прямой близости от его собственного. Живая ладонь Джина скользнула вдоль загривка парня, ногти с нажимом прошлись вдоль затылка, зарылись в густую светлую шевелюру, запутались среди серебристых нитей и смяли их, сжали в кулаке с тем же пылом, под стать их поцелую. Ему снова невольно подумалось, что для такого скромняги Виктор целовался слишком уж горячо, и он не упустил возможности ему об этом сообщить, прикусив за подбородок и глядя на него своими, чуть прищуренными глазами - зрячим и не зрячим.

- Ты мне так и не ответил, - хрипло, жарко прошептал в чужие губы, опаляя их своим дыханием. - Со всеми своими пациентами ты так или это... одноразовая акция? - даже в такой момент Джин не мог заткнуться, не мог не вставить свои пять копеек, пятерней убирая волосы со лба архонта, зачесывая их назад и облизываясь.

- Не двигайся, - добавил он. Ладонь прошлась по лицу Виктора. Кончики пальцев медленно ощупывали каждый миллиметр бледной кожи, каждую неровность, его губы, скулы, надбровные дуги. Джин запоминал. Запоминал его лицо на ощупь, не имея возможности оставить в своей памяти, прекрасно осознавая, что с наступлением утра оно снова оттуда выветрится, как и всегда. Поэтому сейчас, получив такую возможность, он решил воспользоваться ею сполна, благо его тактильная память была более длительной, чем зрительная.