Моргану могло не везти с людьми, но ему везло с животными. Может быть, по той простой причине, что для того, чтобы заручиться их доверием, никогда не требовалась лесть: они жили инстинктами. И понимали честность гораздо лучше, чем то большинство, которое Моргана окружало — как до Сказки, так и теперь. Он находил смешным то, что сам стал честен с собой и с другими гораздо позже, чем требовалось. Да и не со всеми — не все в самом деле этого заслуживали.
Чего заслуживают Лидия Оливиоли и Теодор Нокс, Морган так и не смог определиться. Впрочем, их доверие заслужить было гораздо сложнее, чем доверие любого животного: едва ли они растаяли бы, почеши он их за ушком и накорми сахаром.
К слову об этом, Гектор сахар не любил.
Гектором звали крупного серого рысака в яблоках, купленного у какого-то путешественника всего год назад. Несмотря на готовность стоять спокойно даже в присутствии любого магического животного, каким бы клыкастым оно не было, у Гектора всё же был серьёзный недостаток: он любил давить всё живое, что попадалось на его пути. И этот раз не стал исключением.
Морган задумался, приноровившись к лёгкой трусце, на которую Гектор перешёл, как только нагнал стражей на дороге и совсем не заметил, как деревушка выросла впереди. К сожалению, прямо на дороге вырос и Теодор Нокс, с самым честным выражением лица, на какое он, наверняка, был способен. Вырос, будто возомнил себя бессмертным!
Морган контролировал своё лицо хорошо — он был уверен, что на нём отразилась смесь удивления и презрения, но никак не беспокойства, которое обуяло его внутри. Гектор намеревался затоптать этого человека под своими копытами и Моргану пришлось натянуть поводья так сильно, что он сам едва не упал с лошадиного крупа.
Никакие сомнительные спасения не стоили перспективы лежать в земле, отряхиваясь от грязи, никакие. К счастью, закончилась история не так прискорбно, за что Морган и поблагодарил свою реакцию, отзывчивость своего коня, но никак не то, что Теодор успел в последний момент подвинуться, освобождая пространство.
Один его вид почему-то всегда вызывал в Моргане неподдельную злость. Он плохо разбирался в этих сложных эмоциях — смеси обиды, накопившегося недопонимания и напряжения. Больше всего Моргана злило то, что он чувствовал себя странно — так, словно его предали, в то время как Теодор Нокс на самом деле его не предавал.
Они не были настолько дружны, чтобы события прошлых лет возымели такой резонанс. Но именно это, похоже, и произошло.
Морган ответил не сразу. Он качнул головой, скрывая под тяжёлым капюшоном и огненно-рыжие волосы, и веснушчатое лицо, а потом протянул руку, принимая картограмму. Дар, возложенный на алтарь прощения без низменных побуждений — вот, каким был поступок Теодора. И это злило ещё сильнее.
Он делал это каждый раз, каждый проклятый раз умудрялся извиняться за проступки, которых не совершал и за слова, которые не говорил. Так, словно именно он был виноват в том, что дочь Моргана мертва. Или извинялся за то, что не мог вернуть её, исправив чужие ошибки и низложив чужую гордость.
— Хотел бы я сказать тебе то же самое. — устало произнёс Морган, отпуская поводья и разглаживая картограмму пальцами. Она казалась такой хрупкой... Она, но не магия, которая была в ней заключена.
Даже в спокойном состоянии, картограмма источала неяркий свет, а замысловатые фигуры и знаки расцветали над ней как цветы в самом начале весны. Картограмма, пусть никто кроме Моргана и не видел того же, была прекраснее, чем любая драгоценность на изящной женской шее.
— Так тебе и твоим подчинённым настолько нечего делать в Валдене, что теперь вы снимаете кошек с деревьев? — фыркнул Морган, слишком поздно спохватываясь. Он хотел предложить свою помощь, но язык — главный враг человека ещё с зари времён, снова увёл его в сторону от вежливой солидарности.
Нет, ему определённо стоило остаться в столице.
Отредактировано Морган (2019-03-08 21:46:38)